Сибирские огни, 1958, № 11

Чехи передали нас с рук на руки под расписку караульному начальнику гауптвахты. И мы оказались на широ­ ком дворе. Первое, что я увидел там, была боль­ шая толпа безоружных людей в штат­ ской и военной одежде. На свободной площадке юнкер-большевик М. Басов (в Октябре семнадцатого года он был чле­ ном следственной комиссии по делу о восстании 2-ой омской школы прапор­ щиков) весело прыгал через пригнувше­ го голову человека: заключенные игра­ ли в чехарду. Жизнь продолжалась! А последнее, что я здесь помню, — это смертная тяжесть во всем теле, за­ ставившая меня опуститься на землю тут же, у забора, стук зубов о горлыш­ ко бутылки, судя по вкусу, с черным кофе, неизвестно кем сунутое мне в рот, и затем — беззвучная тьма... Я открыл глаза и с огромным на­ пряжением чуть приподнял голову — впереди, в сером полумраке, тянулся казавшийся бесконечным коридор с низким давящим потолком. У дощатых стен, с обеих сторон, вплотную лежали какие-то рогожные кули. Все вокруг было засыпано негашеной известью и тошно пахло карболкой и формалином. Скрипнули двери. Вошел человек в форме австрийского военнопленного, в надетом поверх нее, пропитанном дег­ тем комбинезоне из толстого брезента и в таких же брезентовых рукавицах до локтей. На круглом лице с круто закру­ ченными кверху жесткими рыжими уса­ ми выпучились глаза, когда его взгляд упал на меня. Я едва нашел в себе силы спросить: — Что это? — Холерный ббрак! Рогожные кули были трупы умерших от холеры... Человек тотчас же скрылся и через несколько минут он и еще другой воен­ нопленный поляк отнесли меня на но­ силках в изолятор при арестном отде­ лении Омского военного госпиталя, куда я, как оказывается, был отправлен прямо с пересыльной гауптвахты. Госпиталь на Они Полмесяца я пролежал в изоляторе совершенно один, и память ничего не сохранила об этом куске моей госпи­ тальной жизни. Видимо, мне было очень плохо. Затем те же санитары-военнопленные перенесли меня в общую палату. В большой мрачноватой комнате на­ ходилось около сорока кроватей, разде­ ленных посередине довольно широким проходом. Единственное окно, смотрев­ шее во двор, было защищено толсты­ ми прутьями железной решетки. У две­ рей в коридор день и ночь стоял ка­ раул. В этом отделении лежали арестован­ ные, больные и раненые красногвардей­ цы и красноармейцы. Я никого не знал, кроме служащего управления Омской железной дороги, который состоял вме­ сте со мной в объединенной боевой- дру­ жине. Фамилия его была Посрыгин. В госпитале, как и в дружине, он носил форменную чиновничью фуражку с ко­ кардой-эмблемой. Против меня лежал старик-латыш с темными бровями, но с совершенно се­ дой головой и небольшой подстриженной бородой, никогда не произносивший ни слова и только смотревший вокруг глу­ боким печальным взглядом. Моими со­ седями были также тяжелораненые красноармейцы: светло-русый рязанец с простреленным коленом и черноголовый мордвин, оскопленный пулей. Но особенно память запечатлела двух: один был белесый, с худым, бескров­ ным лицом, сильно окающий волжанин, председатель Славгородского Совета, наборщик по профессии; он попал в гос­ питаль со всем исполкомом, захваченным карательным отрядом во время ликви­ дации Советской власти в Славгороде. Он ни на минуту не терял бодрости, ве­ селыми разговорами, шутками-прибаут­ ками поддерживая дух -своих товари­ щей; другой — черный, как жук, мадьяр-военнопленный, Дьюра (его все в палате называли Юра), с еще свежими струпьями шрамов на обеих, поросших щетиной, щеках и испуганными, тоскли­ выми глазами. Он объяснялся почти од­ ними знаками, но так выразительно, что все было понятно. Расширив глаза, он жестами и мимикой показывал, как бе­ логвардейцы, ворвавшись в первый же день переворота в концлагерь, убили всех его товарищей по бараку — мадьяр. Его самого ударили штыком в грудь и, когда он упал ,' еще раз ткнули в лицо, и штык прошел сквозь обе щеки и язык. Его так и бросили под нарами, считая мертвым. И вот теперь его долечат, уве­ дут из госпиталя и прикончат. — Скоро, скоро Дьюр'у коли! — гово­ рил он еще плохо слушающимся языком, обеими руками изображая, будто вгоняет штык себе в сердце. И в глазах его была тоска. Через несколько дней в палату внес­ ли на носилках красивого темноволосого человека с худым смуглым лицом. У не­ го были небольшие подстриженные усы и благородных очертаний нос с горбин­ кой. Санитаров с носилками сопровожда­ ли два вооруженных солдата. Я узнал в нем организатора красно­ гвардейского мадьярского отряда Ли- гетти. Его положили на недавно -освободив­ шуюся кровать у первой -стены, в углу. Оба сопровождавших его конвойных ос­ тались с ним: один — в тогах, другой — в голове кровати. Пока Лигетти нахо­ дился в арестном отделении госпиталя.