Сибирские огни, 1958, № 11

— Ты — козявка, не власть. Ты, Дудкин, обманщик и вор, хотел эту землю украсть. Ну, хватит валять дурака, будешь умнее вперед... Гляжу: хворостина в руках. — Вставай, — говорит. Не встает. — Ах, так!.. Хворостиной ожег с размаху пониже спины. — Вот на тебе, Дудкин, должок от поднятой целины! И Дудкин вскочил. — Как ты смел!.. Ершов ему: — Не осуди, стоять, говоришь, не хотел, попробуй теперь посиди... — Д а я... Я поеду в райком... .Ты руки* свои придержи.. — Э-э, милый, райком далеко, а прут-то, он рядом лежит... И Дудкин с обидой ко мне: — Не поняли вы до конца... Я понял, что на целине сначала штурмуют сердца. А я простоял в стороне, то сердце не я штурмовал... Быть может, не стал я сильней, но чуточку опытней стал... 16 Иду я. А ночь над Быстрянкою, как новое поле, черна, лишь лампочкою-времянкою подвешена к небу луна. Д а звезды вокруг хороводятся, ведут разговоры без слов... Уже на двенадцати сходятся стрелки наручных часов. Дома, прижимаясь, сутулятся, ни шороха, ни огня... И темными окнами улица глядит, но не видит меня. И речка лежит без движения, сверкает вода, как слюда. Но ветры сквозные весенние с полей долетают сюда.