Сибирские огни, 1958, № 10
— Ну, братики! Всю медицину побе дил! Мне говорят — почки у вас того... последствия контузии. А я спрашиваю: сердце у меня отличное, ноги — здоро вые, руки — тоже? Ну, а за голову свою я ручаюсь. Чего же еще надо солдату? Плакала Татьяна Евгеньевна. — Ничего, тетя Танечка! — успокаи вал ее Борис. — Ничего же не случит ся. Я даже выздоровею на фронте! Ну, прощай, мамочка моя золотая!.. •— И он нежно прижал ее к своей груди. — До свидайья, до свиданья!.. —А ты пиши, Коля! — угрожающе сдвинул он широкие темные брови. — Чтоб через день, значит, письмо, — и погрозил мне крепким своим кулаком. Мы расцеловались. Он быстро подо шел к двери, потом круто повернулся, бросился ко мне, и мы еще крепче об няли друг друга. Я вышел вслед за ним на крыльцо. Он поднялся на заснежен ную железнодорожную насыпь, остано вился и помахал рукой, словно зовя ме ня за собой. ■ Таким он и остался в памяти: высокий, улыбающийся, гордый и счастливый. IV Сибирская добровольческая дивизия вела тяжелые бои в лесах и болотах Калининского фронта. Несколько меся цев назад она получила первое боевое крещение под городом Белым и теперь дралась на направлении главного удара. Когда новосибирцы провожали воинов- дсбровольцев на фронт, они написали им напутствие: «Мы верим — знамена ваши будут овеяны славой, а имена многих из вас станут бессмертными. Мы верим, что вы вернетесь с победой!». Сибиряки вни мательно следили за делами воинов- земляков, а зимой 1943 года отправили в дивизию новое пополнение. В одном из эшелонов ехал на фронт и Борис. Он быстро перезнакомился со всеми и стал солдатским любимцем. В том же эшело не в гости к воинам ехал писатель Афа насий Коптелов. «Мы встретились с Борисом в эшело не, — вспоминает он, — на его пого нах тогда было три полоски — сержант. Он ходил по вагонам, читал стихи, вспо минал сибирские реки, воспевал Волгу: Волга, наш а к р асо т а и слава . Ты всегда остан еш ься такой : Милой сердцу , вольной , величавой Русскою широкою рекой! Это было очень созвучно времени. Красная Армия только что закончила разгром сталинградской группировки немцев. Он каждый день приходил в наш вагон, говорил писателю Георгию Пав лову, заядлому и сильному шахматисту: «Берегитесь! Сегодня возьму реванш!» Возле круглой чугунной печки они сади лись на ящики из-под пельменей и ча сами передвигали фигуры по шахматной доске. Богатков играл сосредоточенно и настойчиво, но только в последний день ему удалось выиграть одну партию. Он радовался и гордился своей долгождан ной победой, но говорил о ней все с той же сдержанной и т^хой улыбкой. Мы расстались на станции выгрузки, даже не простившись. Надеялись, что встретимся на фронте. Но это оказалось невозможным. После семидесятикило метрового ночного марша Бориса напра вили далеко на правый фланг, и я не- смог выбраться к нему»1. * * * В блиндаж командира одного из ба тальонов, пригнувшись в дверях, вошел парень с автоматом на плече. Вытянул ся и отрапортовал: — Сержант Богатков прибыл для дальнейшего прохождения службы! Он помолчал немного и добавил уже неофициально, а со своей доброй, под купающей улыбкой: — Вот... Родину защищать при был... •— Ну, садись, писатель! — сказал ' комбат. — Значит, это ты в Новосибир ске выступал? Как это: «У эшелона об нимемся, милая и дорогая...» —- Было дело, выступал... — Ну так вот, принимай взвод авто матчиков. Это — раз. И — чтоб стихи писать! Это — два. Ясно? Вскоре в Новосибирск полетели пись ма со штампом: «Полевая почта», на писанные широким, неуклюжим почер ком Бориса. Читаешь их сейчас и слов но видишь перед собой всю душу этого чудесного человека. Ему на фронте, видимо, приходилось тяжело: он еще не оправился от контузии. Но не было в его письмах ни единой нотки тоски или усталости, ни единой жалобы на труд ности. Радостью, любовью к жизни, ка ким-то удивительно светлым мироощу щением пронизаны эти памятные листки со штампом полевой почты. «Родной мой Коленька! Какого дьяво ла ты ничего не пишешь? Когда мы стоя ли в обороне под Локней, я так же, как и из эшелона, посылал письма... Видимо, письма или утонули при переправе, или просто не смогли их доставить. Тогда было очень тяжело с дорогами, самый разгар весенней распутицы. Нам даже продукты не могли доставлять в доста точном количестве — то груз топили на переправе, то застревал он в грязи. Трудновато тогда приходилось. Хлеба получили грамм по двести в день, а бы вало и вовсе без хлеба — война! Сидим по глотку в воде. Привезли, наконец, ка кие-то пряники, выдали по три с полови ной штуки на нос. Хлеба нет — давай 1 А льм анах «Сибирские огни» № 4„ 1944 г., стр. 162—163.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2