Сибирские огни, 1958, № 10
что же произошло с танками и людьми? Самым святым чувством на фронте она считала обязанность каждого помогать товарищу в бою, тем более — обессилевшему. И хотя в глубине души она ощутила обиду, счи тая себя брошенной на поле боя, но тут же подавила это чувство. Было многое еще неясным. Она отползла от убитого, навалилась плечом на ствол березки и, достав пистолет из кобуры, сунула его за пазуху. Так было спокойней. Через несколько минут она снова ползла, но уже не от луны, как прежде, до ее восхода, а в направлении правей луны. Она вспомнила, что доро га шла с востока на запад, а танки заходили немецким самоходкам во фланг с северо-востока. Значит, теперь ей следовало двигаться на юг. И снова с чувством трепетного страха она обнаружила труп, потом три рядом, потом два. И все это были немцы. Потом она издали увидела большой силуэт квадратной формы и ощутила тот самый приторный за пах, лежа в воронке. Она подползла. Впереди оказалась подбитая само ходка. Внутри бронированного кузова что-то горело. Но Надя уже спешила от этого места, вызывающего отвращение. И снова она наткнулась на труп гитлеровца. Слева виднелся второй труп, она хотела миновать его, но что-то заставило приблизиться. Это был труп нашего бойца. Она заботливо ощупала его, желая обнаружить хотя бы малейший признак жизни. Но он уже холодел. Рядом с бойцом лежали карабин, разорванный осколком вещевой мешок, фляга, какое-то белье и два индивидуальных перевязочных паке та. Надя с жадностью потянулась к фляге, зубами открыла пробку и припала губами к горлышку. Но воды хватило всего лишь на два глотка. И все же ей стало легче. Она подобрала перевязочные пакеты, тихо вздохнула и, еще раз взглянув на того, кто оставался лежать рядом с врагом, — поползла дальше. Она твердо решила не уклоняться от намеченного маршрута. Но вот отчетливо донесся слабый стон. Надя вздрогнула, остановилась. Ослы шалась? Стон повторился. Сердце ее забилось тревогой и радостью. Зна чит, она не одна. Здесь есть живая душа. И это, конечно, свой человек. Так стонать может только свой. И она ползла на стон, задыхаясь от усилий, обдирая в кровь пальцы рук и колено. Луна взошла, ожили макушки березок, тихо засветились стволы. Теперь уже ясно вырисовывались отдельные предметы на земле. Вон справа каска — наша, русская, овальной формы. «Вот и каска его», — подумала Надя. Дышать становилось трудней, но она не желала мед лить, долг медика повелевал спешить на помощь. «Лишь бы не потерять сознание». К горлу подступала тошнота. Предметы начали двоиться в глазах. И вот она рядом. Сейчас отдышится и приподнимется на руках. Р а неный стонет. Должно быть, и сквозь бред он чувствует рядом живого, готового помочь. Но что... что это? Надя содрогается всем телом. На ра неном форма немецкого солдата. Опять! Его автомат валяется в стороне. Солдат лежит на груди и что-то бессвязно бормочет. Левая щека его приникла к земле, на правом виске рана, похожая на большую, черную запекшуюся кляксу. Должно быть, рана временами кровоточит и кровь заливает глаза, сползает тонкой струйкой по губам и срывается каплями на траву. В эту минуту Наде кажется странным, что раненый стонет так же, как стонут и русские люди, изуродованные войной. И она отползает от немца. Она знает, что жизнь и смерть сейчас борются в нем. Кажется, смерть побеждает. Когда-то, работая в медсанбате, Надя часто говорила себе: если уж человеку ничем не помочь, то лучше б он умер сразу, без лишних муче
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2