Сибирские огни, 1958, № 10
гая цепь. Значит, она заходила с другой стороны холма — ^со стороны проселочной дороги, что километрах в четырех севернее грейдера. — Дела..! — усмехнувшись уголками губ, в тон Третьякову отзыва ется Курганов. Но скрыть тревогу, вползающую в душу неприятным хо лодком, не так уж и легко. Принимать бой бессмысленно. Выход один — попробовать скрыться. Жаль — лучшего места для боя не найти... И надо ж е — словно в насмешку, еще отчетливей и ясней доносится гул канонады, солнце печет и слепит глаза, а в синем безоблачном небе— ни единого пятнышка, ни единого облачного штриха. Они опускаются по левому склону — молчаливые, хмурые, изну ренные. Курганов идет впереди, за ним Гапоненко, Галков, Хаво. Треть яков замыкает группу. Их маскхалаты измяты, изодраны. Галков — в пилотке радиста, за которого поклялся' отомстить. В движениях этих лю дей нет того кошачьего, что нередко приписывают разведчикам, и по ступь их соразмерна чувствам хозяев этой земли, и идут они по ней, как хозяева. В лощине — очень редкий сосняк и мягкий глубокий мох. Ниже на чинаются кочки, большие, трясучие, покрытые густыми шапками голуби ки. Меж кочек — холодная, как лед, вода. Почти по пояс, вброд пере секли широкий ручей и снова с кочки на кочку до крутого подъема на лысый холм. Но дальше идти нельзя. На голом холме, как на ладони. Немного правее овражек — не слишком глубокий, но пригодный, чтобы укрыться. Напоминания не нужны. Каждый молчаливо делает свое дело. Под сумки с гранатами и дисками расстегнуты. Автоматы осмотрены. Хаво достает финку и тщательно обтирает лезвие о колено, затем без нажима опускает нож в ножны. Небольшой запас махорки сохранился лишь у Курганова, и то по тому, что была прихвачена лишняя осьмушка. Оказывается, он стал ку рить чертовски много. Пальцы пожелтели от никотина. Если не поку ришь час-второй, в желудке сосет до тошноты. Чуть не в палец толщиной он сворачивает папиросу. Сделав подряд несколько глубоких затяжек, передает «бычок» Третьякову. Но сегодня даж е «вергун» не прохватывает «до пят». Третьяков делится с Галковым, а Гапоненко достается уже самый смак — побуревший окурок, немногим побольше ногтя. Немцы еще не показываются. Курганов прислушивается. У него в руках трофейный бинокль. Иногда тяжелые разрывы выделяются из об щего гула канонады. Галков настораживается. — Ей-богу, наши лупят! —- в голосе его затаенная надежда, и он едва сдерживает шумное дыхание. Григорию" не нравится преждевременное возбуждение Галкова. От жимая концы маскхалата, он иронически замечает: — Хорошо бьет ружьишко: с полки упало — семь горшков побило. — Наши, — приподнимается на колени Галков. — Наши! В голосе его надежда, а в руках отложенный для себя патрон. С та кими вещами не возятся у всех на виду. Взгляд Курганова режущ и уп рям. Он пытливо всматривается в глаза бойца. Галков не выдерживает и поспешно вкладывает патрон назад в магазин. Новый гулкий разрыв отчетливо слышат все. Нет сомнений — бьют дальнобойные. В воспаленных глазах Курганова мелькает едва улови мый радостный блеск. Что бы там ни было, а гитлеровцев гвоздят, будут гвоздить, да так, что шкуры их станут трещать. Кажется, это настроение передается и Галкову. С чувством гордости за своих артиллеристов, бо ец торжественно произносит:
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2