Сибирские огни, 1958, № 1

■всех национальностей: немцы, поляки, чехи, французы и евреи, носящие вместо винкеля шестиконечную звезду Давида. Говорят, что в карантинном блоке мы пробудем целый месяц, а потом нас рас­ суют по рабочим блокам. Вечером нас построили по пять чело­ век. Стоим и ждем вечерней проверки. Около раскрытых ворот лагеря распо­ ложился духовой оркестр. Узники воз­ вращаются с работы под музыку. Они идут бесконечными колоннами. В каж ­ дой команде сто человек, возглавляемых капо, над каждым десятком заключен­ ных форарбейтер — бригадир. Эсэсов­ цы, капо и бригадиры вооружены дуби­ нами. Сбился с ноги — дубина, не успел снять шапку при входе в ворота — то­ же, засунул руку в карман —• она же... Возле кухни лагерьэльтестер, старо­ ста лагеря, подает команду снять шапки и стоять, смирно. Все замирает. Эсэсов­ цы считают нас. Моросит мелкий холод­ ный дождь. Стоим час, два, три... Кто осмелится присесть на корточки или об­ локотиться на плечо товарища, тот бит. Наконец пришел сам начальник лагеря, лагерьфюрер. Он, оказывается, проез­ жал сегодня по объектам и видел, что заключенные работают спустя рукава. Обвиняются в этом капо. Их всех вызы­ вают пред очи лагерьфюрера, и начи­ нается «шпорт махен», что в переводе означает делать спорт. Это страшное наказание, страшнее порки. Несколько сот капо бегут по лагерю и по команде переворачиваются через голову, вскаки­ вают и снова бегут. Через полчаса они . уже не бегут, а плетутся шагом, дышат тяжело, будто загнанные лошади, одеж­ да свисает клочьями. Теперь капо ото­ мстят заключенным. Команды, возвра­ щаясь в лагерь, будут ьести по три-че- тыре трупа. В полночь нас загнали в блоки, при­ казали ложиться спать. Не прошло и полчаса, как штубовый заорал: — Аллее юдэ антреттен! (Все евреи на сбор!). Евреи выходят из комнаты. Фабрика смерти требует пищи, а эшелон с людь­ ми еще не прибыл. От громадной колон­ ны евреев остались жалкие десятки. Это те, которые, по мнению эсэсовцев, могут еще месяц-два поработать. Остальные под усиленным конвоем уведены к печам Биркенау. Только улеглись спать, снова вопль: — Аллее антреттен! (Все на сбор!). Салотопня требует жертв. Лагерь вы­ сыпал во двор. То тут, то там слышится: — Раусь! (Прочь, выходи!). В воротах лагеря исчезает еще одна колонна. Mbj счастливые, нам предстоит еще пожить месяц-два. Все же лучше умереть когда-нибудь, нежели сейчас. Под утро снова нечеловеческий вопль. Это беснуется наш пан /птубо- вый, князек среди двухсот невольников. У него кто-то украл пайку хлеба. Пан штубовый выстроил нас в одну шеренгу, приказал вывалить языки и осматрива­ ет их. Вот он схватил одного француза и поволок его к своей койке. Хитрый и коварный пан штубовый с вечера поло­ жил кусок хлеба на шкаф с посудой и посыпал его чернильным порошком. У вора язык в чернилах. Несчастный француз брошен под нары и стонет там, обливаясь кровью, а пан штубовый без­ мятежно храпит на своей койке. Уснуть уже невозможно, нервы напря­ жены до предела. Слышу рядом тихое всхлипывание Франека, потом оно пере­ ходит в рыдания и вдруг — нечелове­ ческий голос: ■— Товарищи, режьте проволоку, Красная Армия пришли! Что-то затрещало, посыпалось разби­ тое стекло, и человек, выпрыгнув в окно, побежал к забору из колючей проволо­ ки. Коротко затрещали пулеметы, взвыла сирена, и мимо окон затопали сапожищи эсэсовцев. Труп несчастного сумасшедшего волокут по земле к воро­ там. «Так вот где был Стасик с Гельваг- штрассе! —■ невольно думается мне. — Действительно, гирка того доля, кто утикает из лагжа! Сколько же может прожить такой жизнью человек?». VI После карантина меня и нескольких поляков перевели на семнадцатый блок, в комнаты на чердаке. Из окна виден двор одиннадцатого блока. Он знаменит тем, что отгорожен от лагеря высоким деревянным забором. Кто попадает в этот блок, тот никогда из него не вы­ ходит, здесь производят медицинские опыты над людьми, пытают и казнят минских подпольщиков и партизан. З а ­ ключенные, угодившие в это страшное серое здание, относятся к категории «Мрак и туман», о них никому ничего неизвестно, они исчезли для всех и вся. Блоковый — немец-уголовник. Зовут его Отто. Он маленький, плотненький, тонкие губы изогнуты вниз, как у недо­ вольного ребенка. Немец выстроил нас в одну шеренгу и осмотрел налитыми кровью глазами. — Кто я есть? — ткнул он себя в грудь. — Блоковый. Отто тяжело размахивается и бьет человека по уху. Тот падает. Едва под­ нялся — новый удар, потом еще, еще... Впоследствии мы узнали, что Отто любит бить до тех пор, пока с жертвы не слетит бескозырка. Заключенные быстро приспособились к этому, старались в процессе экзекуции незаметно сбросить бескозырку. На этот раз бескозырка свалилась от удара. Отто удовлетворен, оповещает: — Не блоковый, а герр блоковый, ясно вам?