Сибирские огни, 1958, № 1
момент делаю несколько гигантских прыжков к обрыву и ложусь в траву. Через полчаса, когда немец ушел, явля юсь к родным. Мать в слезах: — Уходи ради бога куда-нибудь! При бегал немец и грозил наганом. Иди к Журавлевым, там и переночуй... Ж уравлевы живут напротив, их дом уцелел. Но идти к ним не хочется. Это бывшие кулаки, сбежавшие во время коллективизации из деревни. Под домом у них вырыт просторный погреб, здесь целыми днями и ночами стучала шер- стобитка. Делами вершила бабка. Два ее неженатых сына и . зять для отвода глаз работали до войны банщиками, а в свободное время валяли и сбывали ва ленки. С Васьком, с бабкиным племян ником, мы были закадычными друзья ми, учились в одной школе. В доме Журавлевых настоящий праздник, вся семья в сборе. Обедают, выпивают... Сыновья при отступлении наших спрятались в валяльне и теперь сидят счастливые и довольные: сколько лет ожидалось такое, и вот оно!.. Несколько дней мы провели с Вась ком, а когда все забылось, я стал по- прежнему жить со своими родителями. Вскоре Журавлевы побывали на при еме у немецкого коменданта, и тот пре доставил им документы на право рекви зиции государственного или частного помещения под валяльную мастерскую, приобретения инструмента и мобилиза ции рабочей силы. Оккупанты уже думали о зиме, им нужна была теп лая обувь. Ж уравлевы предлагали и мне работать в мастерской, но я отка зался. Мужчин ежедневно гоняют на работу: рыть окопы, благоустраивать блиндажи. Наши совсем рядом, да не проберешь ся, ' каждый куст под прицелом. Мы с отцом держимся наготове, что бы в случае прорыва фронта перейти на ту сторону. На дворе уже осень. Что делать, где жить? При отступлении наших много крас ноармейцев не успело эвакуироваться. Сначала немцы пытались выловить пере одетых красноармейцев, но когда они стали чудиться им на каждом шагу, со брали всех, мужчин. В облаву попали мы с отцом и муж сестры отца. Нас погнали по вытоптанным бахчам. Иногда под ноги попадались мелкие ар бузы. Мужчина, шагавший впереди меня, поднял один арбузик. Конвойный офицер ударил его пистолетом в живот. Раненый опустился на землю: — Гадина, сволочь... Через раненого перешагивают шерен ги, испуганно озираются на его длинное тело, извивающееся в предсмертной агонии. Когда колонна прошла, офицер приставил к голове раненого пистолет и, выстрелив, зло сказал: — Арбуз есть германская собствен ность, а я не есть сволощь! Лагерь военнопленных — клочок сте пи, огороженный колючей проволокой. Пленных здесь несколько тысяч. Есть раненые. Они леж ат в балке, стонут под окровавленными тряпками. За проволо кой шагают часовые. В сутки нам дают сноп пшеницы на четверых. Ежедневно в полдень гоняют на пруд. Отец захватил с собой фуфайку, я же в одной рубашке. На дворе октябрь. По утрам вскакиваю и ошалело бегаю пс лагерю, лязгая зубами. Страдаю от холода не я один. Вот ползает по земле раненый человек, да еще больной малярией. Он держит в руке тряпку с дневным пайком пшени цы, умоляет: — Братцы , силы нет больше, пропа даю! Положите меня в середку, пшени цу отдам... На горизонте видны зарницы горя щего Сталинграда, беспрерывно висит в воздухе грохот боя. Иногда нам кажет ся, что грохот приближается и вот-вот родной голос оповестит: — Товарищи, вы свободны! Но нет, слишком далеко линия фрон та. Скрипят днем и ночью подводы, пылят машины, и все новые и новые ко лонны поработителей беспрерывным по током движутся к Сталинграду. Силы заметно падают, поднимаясь на ноги, ощущаю сильное головокружение. Интересно, хватит ли силы поднять ведро воды? Жить так дальше нельзя. Сговарива емся бежать. В случае неудачи — про шьют очередью из автомата, а если удачно — есть шансы пробраться к своим или, во всяком случае, дождаться прихода советских войск. В лагере ежедневно умирают сотни. Их сносят в балку, потом увозят в овраг. Увезен туда и молодой узбек. В первый день, когда нас только что при гнали сюда, он сидел перед костром и жарил лошадиную ногу. Потом, когда он стал грызть ее, я невольно подтолк нул отца: — Смотри-ка, пап, ногу грызет! Узбек пристально посмотрел на меня: — Погоди, денька через десять и ты грызть будешь, ай-ай как будешь, да не только ногу, а и йЬдкову погры зешь! Вокруг счастливого обладателя ноги дохлой лошади плотным кольцом стояли военнопленные и с завистью смотрели на него. В полдень, как обычно, нас погнали на пруд. Колонна в несколько тысяч человек идет в облаке удушливой пыли. Конвойные прикрикивают: — Люсь! Вайта! Вот и пруд. Крик, шум, плескание во дой. Улучаю удобную минуту и перема хиваю за плотину, в кустарник. Теперь дело за отцом и дядей. Но старики уже пропустили удобный момент: часовой сидит на дамбе и смотрит, как тысячи
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2