Сибирские огни, 1958, № 1

В срок душа проснется в человеке и, как верит папа, например, покорит неведомые реки молодой, великий инженер. Покорит, конечно. И, пожалуй, чья-то шутка будет весела, что не зря кабина самосвала колыбелью девочке была! Не зовите ж девочку упрямой, не ругайте больше. Все равно и без нас достанется от мамы ей сегодня с папой заодно! Радист Радист ключом стучит устало — который раз! А мысли там, куда летят его сигналы, тревожней срочных телеграмм. Всю ночь в' раздумье невеселом грустят бессонные глаза. А в трех шагах, за темным молом — девятибалльная гроза. Такая ночь — подумать страшно! И потому еще страшней судьба ушедших в рейс вчерашний и невернувшихся друзей. Ведь вы не знаете Байкала, когда в осенний, черный шторм он бьет в оскаленные скалы тяжеловесным кулаком. Когда под вой и свист задорный слетятся вместе, как один, его четыре ветра: горный, култук, сарма и баргузин. Четыре ветра в диком споре куда-то мчатся неспроста: судьбу людей в кипящем море решают с пеною у рта. Но он сидит, душа живая, склонясь над рацией, радист, морзянкой четкой прошивая ночную тьму и шквальный свист. Все ищет, ищет, втайне веря в невероятное почти. Неоценимую потерю ему приказано найти. И он найдет, найдет, конечно, ухватит тоненькую нить — не вправе самый ад кромешный его друзей похоронить. И пусть скорей рванется грудью вперед спасательный отряд. Судьбу людей —■решают люди. Так на Байкале говорят.