Сибирские огни, 1958, № 1

— Ничего, ничего, — прошептал он, поднося дрожащими пальца­ ми к губам таблетку. Фрося, кинув тряпку, вбежала в1кабинет: — Надо бы уложить его! А, Татьяна Николаевна?. — Что,' если мы введем пантопон? — предложила Татьяна Нико­ лаевна. Василий Иванович ничего не ответил. Он сидел, вытянув ноги, отки­ нув голову на спинку дивана, растирая левую сторону груди. Потом, не глядя на собеседницу, как бы стыдясь своей слабости, с трудом произнес: — Проводите меня, голубушка. Татьяна Николаевна взяла его под руку, и он был для нее сейчас уже не строгим учителем, а старым, немощным, безнадежно больным чело­ веком. С острой жалостью она подумала: «Скоро умрет», — и эту ж е мысль прочла на испуганном лице Фроси, — таком лице, словно на нем никогда и не бывало улыбки. Вдвоем они уложили его в постель. Не най­ дя Марии Сергеевны, Татьяна Николаевна, уже не спрашивая, сделала- больному укол и, шепотом поговорив с няней, ушла, фрося любовно по­ доткнула одеяло, поправила подушку и, зная, что Василий Иванович лю­ бит свежий воздух, открыла форточку. Он не ощущал прикосновения е е ' рук к постели, не слышал шагов и, несмотря на все еще не прекращаю щуюся боль, подумал, что не зря он всегда ставил Фросю в пример дру­ гим санитаркам. Наконец боль стала затихать. Нет, она не совсем оставила его, а- как бы притаилась и время от времени, мгновенными кинжальными уда­ рами в сердце и в плечо, напоминала о себе. Василий Иванович открыл глаза, чуть слышно поблагодарил Фросю и попросил оставить его одного. Ветер за окном свирепо гнул деревья, обрывал последние желтые- листья и злобно расшвыривал их по сторонам. Узорчатый кленовый ли­ сток через форточку влетел в палату, покружился, словно выбирая место,, где упасть, и, перевернувшись, опустился на одеяло. Василий Иванович долго смотрел на него, не шевелясь, потом протянул худую, голубоватую- руку, осторожно, словно драгоценность, взял его тонкими пальцами и под­ нес к лицу Он вдыхал неповторимо-печальный запах осени и вдруг по­ чему-то вспомнил весну. Далекую весну, когда садил этот клен вместе с Машей... Казалось, будь она рядом сейчас, положи она свою маленькую, милую руку на его сердце,— тотчас бы утихла боль! Ведь Маша всегда, всю жизнь, с юных лет была рядом с ним,— еще в те далекие годы, когда ему — молодому и сильному,— было так трудно работать! Перед глаза­ ми Василия Ивановича возникла картина прошлого... ...Грязная изба. На печке и по углам шуршат тараканы. Кажется, и развешанное по стенам тряпье тоже шуршит и шевелится. На овчинном гулупе разметался ребенок. Он весь пылает. Он задыхается! А спасти его нечем: нет противодифтерийной сыворотки. В ту пору Василия Ивановича постоянно мучило чувство какой-то виноватости. Он ощущал его даже во сне. Как часто он подходил к по­ стели больного и... позволял (как это страшно!) ему умирать. Но разве мог один врач, один — на двести верст, обслужить все население, по­ явиться у больного, когда еще не поздно? Разве мог он что-нибудь изме- нить'-) Какими смешными кажутся ему теперь попытки протеста: доклад­ ные записки губернатору, обличительные статьи, которые никто не пе­ чатал!.. От воспоминаний отвлекло Василия Ивановича деликатное покаш­ ливание Марии Сергеевны. — Покушайте, Василий Иванович, — ласково проговорила сестра,— покушайте, дорогой. Вон Фрося вам куриный бульончик несет.