Сибирские огни, 1958, № 1

дела, что ресницы его слиплись от вдруг набежавших слез. Она всхлип­ нула, нагнулась, поцеловала его в щеку. Он благодарно закрыл глаза. Наташа вышла на улицу и ничуть не удивилась, что Серега стоит у парадной и ждет ее. — Как он? Я так и знал, что ты здесь!..— сказал Серега и взял На­ ташу за руку таким движением, будто между ними ничего не произошло. — Сергеев никогда больше не сможет летать, я была сейчас у глав­ ного врача... Для него это страшнее смерти... Уж лучше бы он умер! И Серега все понял. Он молча взял Наташу под руку, и они пошли. И Серега старался шагать поуже, чтобы попадать в ногу с Наташей... Было удивительно радостное солнце, сверкающий снег, пощипывающий щеки бодрящий мороз и звонкие, веселые голоса в пронизанном им воз­ духе... А через несколько дней, вечером, когда Наташа опять была у Сере­ ги, случилось то, что и должно было произойти: Наташа не выдержала жизни за закрытой дверью и вмешалась в дела Бурмистровых. Она давно уже заметила, что Клочковский как-то изменился. Време­ нами он был очень тихим, молчаливым, исправно посещал занятия, сда­ вал задания. Сидел один в углу, почти ни с кем не разговаривал. Ребята шутили над ним: — Милорд ушел в мировую скорбь! — Значительно проще: плохое пищеварение. — Он изобретает новые приемы искусства! — Главное, самому не понимать, что рисуешь: талантливее полу­ чается. И тог да Наташа начинала надеяться, что у Клочковского сейчас пе­ релом, кризис, что и он, может, еще исправится. Шутка в деле, остаться одному, все против тебя, это любого заставит задуматься. А на следую­ щий день он опять был прежним, ядовито-злым, высокомерно-насмешли­ вым, стоящим над всеми и всем. Наташа опять даже спиной, затылком каждую секунду чувствовала его присутствие в аудитории, опять у нее сжимались кулаки, опять она начинала торопить ребят с подготовкой к собранию. Но выпады Клочковского воспринимались теперь всеми дружно в штыки. Наташа даже могла просто молчать. Стоило ему начать свою песню: — Если студент считает, что может не ходить на лекции... Брянская тотчас в тон ему говорила: Если петух считает, что кура его стара, Значит, ему разводиться самая, вроде, пора. Ребята хохотали, Белов отвечал Клочковскому: — Если мы все будем только рассуждать, кто же работать будет? ' — Милорд прирожденный критик-сатирик! — Патефон с единственной пластинкой! Брянская снова говорила: Люблю все непонятное, прямо-таки — жуть! Работать — вот неприятное, на это я не гожусь! Ребята смеялись, Клочковский молча быстро уходил... Изменилась и Майка. Она теперь почти не выходила из своей комна­ ты, кричала из-за двери на Агнессу Львовну, не разговаривала с отцом.