Сибирские огни, 1957, № 6
копия от нее в степи останется! Нет, скажи, почему я в тебя такой влюб ленный? Шура вдруг с испугом поняла, что это говорят уже не о машине, а о ней самой, о ее бежевых с острозаглаженной складочкой брючках, о ее ярко-красном с белыми оленями на груди свитере, модной шапочке из цветной шерсти и белых резиновых ботах. И дернул же ее черт вырядить ся так, собираясь в целинный поход! Неподалеку от санавтобуса стоял корреспондент комсомольской газе ты Борис Чупров. Он с удивлением разглядывал странный груз одной из машин. Из кузова торчали ножки столов, стульев, разобранных крова тей. Как в мебельном магазине, стояли в ряд шкаф, пузатый комод, ди ван и сундук, обшитый искрящимся, «с морозом», железом. А рядом — ведра, корыто, кадушки, даже ухват и кочерга и большой фикус. Под фикусом на диване сидел паренек с лицом, удивительно похо жим на спелый помидор. Он аппетитно жевал колбасу с булкой, кидая ку сочки хлеба в прикрученную к борту большую деревянную клетку, тесно набитую снежно-белыми рослыми курами. К машине был прицеплен один из «пищеблоков». Борис хотел было спросить похожего на помидор па ренька, чья это машина, но услышал, как шоферы разыгрывают доктора, и засмеялся. Он знал Квашнину — познакомился во Дворце шахтеров на новогод нем вечере. Начало этого памятного вечера было для Бориса неприятным и даже обидным. Шура отказалась танцевать с ним. Борис обиделся бы ло, но вдруг представил себе свой толстый большой нос на худеньком мальчишечьем лице, длинную жилистую шею, а главное, свой^ рост, от которого поистине страдал. Он был Шуре едва по плечи. Какой из него кавалер для танцев! Куда уж там! И как всегда в таких случаях, он уди вительно ярко увидел себя со стороны, а потому замкнулся и помрачнел. -Но Шура сумела мягко, необидно разомкнуть его самолюбивую за стенчивость, Борис разошелся, а она слушала его внимательно и сочув ственно, весело смеялась его остротам и весь тот новогодний вечер про вела с. ним. Борис проводил ее, уже на рассвете, домой и отчаянно влю бился в нее. Впрочем, он быстро влюблялся во всех знакомых хорошень ких девушек. Бывали в этих внезапных влюблениях и восхищение, и ра дость, и острые горести, но чувствовал он все же, что это ненастоящее, непрочное, а сердце не покидали смутное предчувствие и ожидание ка кой-то необыкновенной, всю жизнь определяющей встречи. Поэтому он не слишком страдал, если видел, что объект его очередной влюбленности равнодушен к нему, и забывал свое увлечение так же быстро, как и влюблялся. А с Шурой было совсем другое. Чувство к ней, как песня, спетая вполголоса, было негромким, без восторгов и ревнивых воспламенений^ но особенно задушевным и незаметно захватывающим целиком. Прежде все было понятно, просто и всегда весело, а теперь Бориса удивляла и по рой-даже пугала его робкая сдержанность и непонятное ему самому сму щение перед девушкой. Вот и сейчас, когда он увидел Шуру, то зашагал было к ней, но остановился. Безжалостными глазами увидел он рядом с ней, нарядной и красивой, себя, в захватанной шляпе над толстым носом, р порыжевшем «разъездном» пальто с какими-то идиотскими большими пуговицами, с потрепанным портфелем под мышкой, из уголка ^которого торчала фарфоровая с проволочным прижимом пробка молочной бутыл ки. Он стоял в нерешительности, но Квашнина закричала ему обра дованно: — Борис Иванович, здравствуйте! Идите-ка сюда! Пряча за спину портфель, Чупров подошел к Шуре. — Ну, как, прощай, любимый город? — здороваясь с ней, шутливо
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2