Сибирские огни, 1957, № 6

нув перед собой руки, как слепой, Галим Нуржанович дошел до спальни и повалился на кровать. Обманутая длительной тишиной, выбежала мышь и, стоя на задних лапках, повела носиком, тревожно прислушиваясь. А Галим Нуржанович смотрел на ее дергающийся носик и не мог ни пошевельнуться, ни крик­ нуть, чтобы принесли в кабинет валидол и не дали сердцу, подступившему к горлу, задушить его. Г л а в а 2 Степь, ночь и огни па горизопте Шли годы. Выли и свистели вразнобой зимние бураны, били в окна тяжелые, как дробь, осенние дожди, клубились весенние туманы, и дули суховеи над маленькой школой, а в ее стенах старый человек с болезнен­ ной тоской в усталых глазах жил со своим горем, не примиряясь и не з а ­ бывая его. Работа помогала переносить душевную боль, становилось лег­ че, когда наваливались заботы об этих малышах с сияющими глазами и звонкими голосами. Помогала работа, но не излечивала, хотя посторонне­ му взгляду могло казаться, что переломил горе старый учитель. Галим Нуржанович принадлежал к людям, которые к себе более строги, чем к окружающим. Он не хотел, чтобы его жалели и утешали! Разве мало кру­ гом горя, принесенного войной? Но все же он не мог избежать робкого сочувствия колхозников, отцов учеников. Здоровенные, медлительные, кривоногие степняки робели перед маленьким, хрупким мугалымом1, и со­ чувствие их было молчаливым. Они смотрели на учителя добрыми, пе­ чальными глазами, вздыхали и, поглаживая бороды, неразборчиво шеп­ тали слова утешения. И всегда при этом был с ними сынишка, за которым они приехали или которого привозили в интернат после каникул. Они ласкали прильнувше­ го мальчишку, виновато отводя глаза, и боль утраты с новой остротой и силой поднималась в душе Галима Нуржановича. Но особенно тяжело и тоскливо было летом. В конце весны с окончанием учебного года разъез­ жались и ученики и педагоги. Галим Нуржанович оставался в школе с Кожагулом, школьным кучером и конюхом, и с уборщицей Варварой Шу­ биной. Из смоленского колхоза ее занесло военной эвакуацией в глубину казахстанских степей, она прижилась, пригрелась здесь и не хотела воз­ вращаться на родину. Однажды летом, в год окончания войны, Галим Нуржанович долго не мог заснуть. Ночь была сухая, жесткая, без прохлады. Сердце изныло от боли, тугой и такой огромной, что непонятно было, как она вмещалась в маленьком ослабевшем сердце. Галим Нуржанович встал, зажег лампу, и вытащил из стола тетрадь, сшитую из тоненьких тетрадок. Он медленно перевернул обложку и начал читать, колеблясь, борясь с собой, собираясь на каждой строке прекратить чтение: ведь перед ним была открытая ду­ ша сына. И незаметно увлекся. Записи свои Темир вел почти три года. Здесь были его заветные мы­ сли, его искания, волнения, надежды, сомнения, даже отчаяние, и снова надежды и нетерпение человека, не умеющего равнодушно ходить по зем­ ле. И все было подчинено одной мысли, одной страстной и высокой мечте: разбудить могучее, но спящее плодородие степей на пользу и счастье на­ рода. Подобно сказочной Баян-Слу, бросившей на землю ленту и ожере­ лье, чудесно превратившиеся в степные речки Чидерты и Уленты, Темир мечтал разбросать по степи ожерелья из хлебных нив, чтобы колосилась | Учитель (казахск.).