Сибирские огни, 1957, № 6
М И Х АИ Л З У Е В Вторая весна П о в е с т ь Глава 1 Печаль ночей Разбудил шум... Не открывая глаз, прислушался. Но было тихо. Те перь, когда ученики разъехались из интерната на каникулы, так тихо бы вает в школе и днем и ночью. И все же разбудил именно шум, непонят ный, непохожий на привычные шумы. Галим Нуржанович открыл глаза, приподнялся на локте и снова прислушался. Прошумел ветер по крыше, будто кто-то прошел осторож но по ее железным листам, да Карабас шумно вздохнул в прихожей. Ус лышав покашливание хозяина, он твердо, как палкой, застучал по полу хвостом. Директор встал, надел шлепанцы и открыл форточку. Но и за ок ном, в черной весенней ночи, была нетронутая степная тишина. Не вери лось даже, что в природе может быть так тихо. И остро представилось, как просторная тишь спящих степей лежит на сотни километров вокруг •его маленькой школы, по всему глухому степному краю. Все спит: Долин ки, сопки, заброшенные дороги; тихие речки, безыменные озерца и люди в редких аулах, разбросанных по степи. В этом океане сна и тишины не ■спит один он и слушает степное безмолвие. Галим Нуржанович накинул халат и зажег свечу. Лежавшие на ноч ном столике часы показывали, что ночь только началась. Но теперь он не заснет. Еще одна ночь бессонницы. Он поднял свечу и прошел в кабине- тик — отыскать недочитанные вечером газеты. Маленькое пламя свечи •слабо повторилось в хрустале чернильницы, как повторялось оно много- много раз, в такие же бессонные, одинокие и тоскливые ночи. И вот он •снова один на один со своей тоской. Угадывая настроение хозяина, в к а бинет пробрался Карабас — сухоребрая, поджарая борзая — и ткнулся в колени острой длинной мордой. Погладив собаку, Галим Нуржанович нашел газеты, но очки были в .спальне, и он задумался, глядя в глубину кабинета. Там, в полутьме, Амангельды, подняв на дыбы коня, грозил кривой саблей кому-то на л а кированно блестевшем глобусе. А выше, на стене, висел большой фото графический портрет молодого офицера. При слабом свете свечи видны •были только петлицы с двумя квадратиками и руки, державшие автомат. Но и в полутьме Галим Нуржанович различал родное до последней чер точки, бесхитростно-грубоватое лицо простого казахского парня: острые монгольские скулы и расплющенный нос, округлый юношеский подборо док, пухлые губы с доверчивой улыбкой и узкие длинные, ушедшие в глубокую думу глаза. Не раз замечал, бывало, Галим Нуржанович у сы на этот ушедший в себя взгляд и с трудом сдерживался, чтобы не спро сить: «О чем ты все задумываешься, э, сынок?». Но нельзя вторгаться в чужую душу, Даже в душу сына.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2