Сибирские огни, 1957, № 6
— Не надо!.. Потушите! — резко, раздраженно крикнула Шура. Борис погасил свет и, стоя в темноте, думал: почему глаза ее ста ли такими большими и почему дрожат ее губы, как у обиженной девоч ки? Сердце его дрогнуло: она плакала! Она плакала здесь, в темноте, со дрогаясь от бесшумных рыданий. От слез большими стали ее глаза и дро жат губы. И света она не хочет потому, что всякий взгляд со стороны на то, что свершается в ее душе, мучителен ей. — Что же вы стоите? — послышался голос девушки, тихий и добрый, без недавнего раздражения. — Рядом с вами откидной диванчик. Борис нащупал скобу дивана, опустил его и сел. Он пришел сюда, взволнованный разговором с Бармашем, он хотел рассказать Шуре об этой странной беседе, но теперь чувствовал, что это будет не к месту. Он решил посидеть минут пять и уйти. — Как Галим Нуржанович? — спросил он. — Плохо. Через час я опять пойду к нему. — Сердце? — Сердце. Инфаркт миокарда. — Да-а... Шура молчала. Молчанью не было конца, и Борис решил, что луч ше все же уйти. Он хотел встать, ко Шура сказала вдруг с горькой на смешкой: ■— Ну вот, Шурка, вот и пришла твоя первая любовь... Борис сидел, боясь шевельнуться, боясь громко дышать. А Шура продолжала горький разговор с собой: — Мечтала ты, Шурка, о любимом, выдумывала и такого, и сякого, а достался тебе совсем-совсем другой, ничуть на твою мечту не похожий... — Вы любите его? — с испугом, с отчаянием спросил Борис. — Не торопитесь с этим. Мы часто потребность любви принимаем за любовь.— Он попытался значительно оттопырить книзу губы, но губы дрожали.— Проверьте свре чувство! Тысячу раз проверьте! — Спасибо. Вы хороший друг, — тепло сказала Шура и воскликну ла с горестной отвагой. — Поздно проверять! Все проверено! — Он не любит вас! У него это петушиная игра! — закричал Борис, будто боялся, что она не услышит его. Шура ответила легким вздохом досады. Борис понял. Это означало: «Ну, зачем вы это говорите?» Ему стало стыдно до слез. —1 Разве я не вижу этого сама? — грустная и горькая искренность зазвучала в ее голосе. ■— Я удивлялась, когда видела, что вы ревнуете к нему. Борис-Иванович, милый, это было, я Это чувствовала. Но разве он похож на любящего человека? Разве может быть любящий человек эгоистом? Разве можно, любя, быть фальшивым, нечестным с людьми? Разве любящий человек может быть трусливым и подлым? Борис видел, как стоят в ее глазах, не проливаясь, слезы. Видел сж ав шимся сердцем эти слезы. А Шура продолжала: -—■Помните, еще в городе вы спросили меня, еду я в совхоз работать или только провожаю колонну? — Да. И вы ответили, что это не от вас одной зависит.. — Не от одной меня, верно. А теперь я могу ответить на ваш воп рос. Могу твердо ответить. Я остаюсь на целине. — Ради него? -— хотел крикнуть Борис, но в горле стало тесно, и он только прошептал, махнув рукой. —- Ради него, -— тихо ответила Шура, будто расслышала его вопрос. Борис так стиснул зубы, что заныло в скулах и висках. — Многие и многие найдут на целине свою судьбу, свое счастье. Я в этом теперь уверена, — громко заговорила Шура. — Он тоже ищет на
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2