Сибирские огни, 1957, № 6
— Согласен. Мефодин думал о целине.— Борис тоже привалился плечом к машине; они стояли теперь лицом к лицу, близко друг к другу, и под холодным ветром, высоко над землей, на голой горе, им стало теп лее и уютнее.— А думают ли о ней остальные? Тогда почему они охотнее говорят о «Королеве Марго» или о «Возрасте любви», чем о целине? А ведь это огромная перемена в их жизни. — Поэтому и не говорят. О главном в жизни нелегко говорить. Мало говорят, зато много делают. Вы видели их на Шыбын-Утмесе, на рубке леса, на промоине и видите здесь, на этой Чертовой спине. А они даже не замечают, что это подвиг во всей его силе, разумности и красоте Вот вам отдельные звенья, найдите в себе уменье и горячее сердце сковать их в единую цепь, и тогда на конце ее вы увидите, подобно верному яко рю, жажду добрых дел и смелых поступков. А это и есть целина. Но я уже сказал, что увидеть это можно только какой-то лучшей, человечней шей частью нашего существа... Борис ростом был ниже Егора Парменовича, он глядел на директо ра снизу вверх, как мальчик на взрослого, и думал, что за широкой, доб рой спиной этого человека люди будут спокойно трудиться, может быть, ошибаться, исправлять свои ошибки, но беспризорщины, блужданий в по темках не будет. Ах, как нужны сейчас, именно сейчас, такие люди! Как нужен их, накопленный за долгую и нелегкую жизнь, чудесный талант веры в лю дей и любви к ним. — Спасибо, Егор Парменович, — с теплотой и признательностью ска зал Борис. — Спасибо за хороший совет. — А я вам никаких советов и не давал, — удивился Корчаков и ука зал на ребят, отдыхавших за камнем. Они сидели звездой, спинами друг к другу, разговаривали и смеялись. — Видите? Еще вчера чужие, они се годня нашли друг в друге тепло и греются в нем. На целине им будет очень трудно. А это тепло поможет им, они поверят в свои силы, и нель зя уже будет их пригнуть или сломать. Это не целинный фон? Он озорно, с двух пальцев, запустил в высоту докуренную папиросу. Она полетела, вычерчивая длинные искры. — Пошли! Покурили, отдохнули, надо и совесть знать. Они снова начали подниматься в гору. Жесткий и тяжелый, камен ный какой-то ветер с перевала дул порывами, будто и он запыхался, воюя с упрямыми людьми. Захлебываясь ветром, наклонившись к плечу Бориса, Егор Пармено вич кричал: , — Пишите, Борис Иванович, обязательно пишите! Понаедут новые люди и не вспомнят о первых, о целинных Колумбах, забудется их под виг и быльем порастет их слава. У нас многое забывалось,. потому, мо жет быть, что много больших и славных дел мы совершили. Нельзя, что бы забывались имена зачинателей, закоперщиков, трудолюбцев и героев. Пишите о них, Борис Иванович!.. Да, мы забыли о романтике, а с нее начали. Не бойтесь романтики. Кричите ей, зовите ее сюда! Сегодня ей здесь место! Сегодня здесь и романтика, и высокая героика революции!.. — Он внезапно остановился. — А вот и перевал! Теперь все, кроме облаков и снова выглянувшей луны, было внизу. А здесь было широкое плоскогорье, каменная пустошь, ветреный гре бень. От ветра дребезжали стекла в кабинах стоявших на перевале машин. Внизу, из реденького тумана, выступили черные людские фигуры, и донеслась песня ребят, тащивших на Чертову спину последние машины: Партия сказала: «Надо!» Комсомол ответил: «Есть!»
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2