Сибирские огни, 1957, № 6
ты меня, парень. Попробую вам, молодым, поверить. А с партбилетом ты правильно думаешь поступать. Давай ему жизни! Пусть и работает... и от ветственность во всю силу несет! Тогда, жигиты, по коням! Айда! Сейчас выступаем. И чтоб не звякало, не брякало! Делай, делай! — поднялся Садыков и, схватившись за голову, закричал ужасным голосом: — Ой, камня боюсь! З а резину бо юсь! Разуем машины! Босиком в Жангабыл придем! Зачем нам резина? На одном, как сказать, энтузиазме дойдем! — послышалось из прихожей, и Борис взглянул туда, отыскивая замаслен ную телогрейку. Люди начали подниматься, но не уходили, столпились в дверях, ин тересуясь, что такое Воронков говорит вполголоса Корчакову. А тот ки вал, соглашаясь, потом сказал громко: Я считаю, что дело это надо отложить до Жангабыла. Там собе рем общее собрание. А сейчас скомкаем вопрос. У людей другое в голове. Но ты ооъяви об этом, пусть люди знают, что дело это мы так не оставим. Неуспокоев, уже шедший к дверям, обернулся так, будто его сзади рванули за плечо. — Товарищи, минуточку! — закричал Воронков. — Надо бы, поль зуясь случаем, поскольку мы все сюда собрались, обсудить поступок про раба Неуспокоева!.. Столпившиеся в дверях повернулись лицом к столу, а те, кто уже вышел, с топотом вернулись и тесно, в давку, набились в дверь. Задние встали на скамейки, все хотели видеть Неуспокоева. — На всех ленинградцев черный стыд наложил, — сказал в прихожей юношеский бас. — В «Ленинградскую правду» написать бы! Не глядя на людей, но чувствуя на себе их взгляды, прораб медлен но улыбнулся. Не малых сил стоила ему эта улыбка. — А что он сделал? — крикнул Садыков. — Такое выкинул коленце, что одним словом не определишь, — отве тил Воронков. — Но, поскольку мы сейчас тронемся в поход, дело откла дываем до Жангабыла. А вы пока продумайте вопрос и какие нам сде лать выводы, на основании имеющегося материала. Ясно? В прихожей вдруг загрохотало: сломалась скамья, не выдержав на грузки. Но никто не засмеялся, не оглянулся. От грохота проснулся з а дремавший в конце собрания Кожагул и спросил тревожно: — Султан-Тау полезем? — Обязательно! — сочно, со вкусом ответил Крохалев-старший. — Ты нас и поведешь. З а Сусанина будешь. Понял? — Давай. Сусанин буду, — не понял, но доверчиво согласился Кожагул. Разошлись в недоброй тишине, с тихим разговором, и только на улице заговорили сердито, во весь голос. Прораб по-прежнему стоял среди столовой и медленно, двумя паль цами, разглаживал щегольские усики. Глаза его притухли, насторожи лись. Борис обошел его, как столб, и через кабинетик направился в спаль ню, откуда слышались голоса Корчакова и Квашниной. Заглянув в от крытую дверь, он увидел Галима Нуржановича. Старый учитель ходил по спальне, неуверенно ступая подгибающимися ногами. Лежавший около кровати Карабас следил за ним тревожным взглядом. На ночном столи ке лежала черная горьковская шляпа учителя, и, как от внутреннего толч ка, в памяти Бориса всплыло: они с Неуспокоевым вцепились друг дру гу в 'плечи, а рядом стоит Галим Нуржанович, закрыв ладоня ми лицо. Борис шагнул в спальню, и учитель, увидев его, успокаивающе з а махал руками:
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2