Сибирские огни, 1957, № 5
— Разбойник! Асслабадите, я иму морду сворочу набок! — гремит бас Филимона. Что-то звонко треснуло, рассыпавшись на осколки. Кто-то бухнул в стену раз, другой. Сенная дверь открыта настежь. И Гам, в сенях, в снопе света, падающего из избы, — тугая, круто свитая куча посторонних наблю дателей, бог весть откуда набежавших на шум драки. Драку будто бы ' начал сам Филимон Прокопьевич. Вышло так, что в застолье Филимон оказался рядом со свояком, старым Андроном Корабельниковым, колхозным кузнецом, еще здоро вым костистым мужчиной, с тугими упругими мышцами, выпиравшими из-под рубахи. Захмелевший Филимон, бахвалясь, уязвил свата Андро- на, выставив на посмеяние подвыпившей компании Андронову залатан ную рубаху. Вот, мол, куешь ты, Андрон, на колхоз, а рубахи себе не выковал. Андрон — всклокоченный, седоголовый, готов был провалиться в подполье от стыда. — Кочуй ко мне в лесхоз, Андрон, — хорохорился Филимон Про копьевич, по-хозяйски развалившись в переднем углу. — Обую, одену и денег еще отвалю! У меня мошну набьешь, хе, хе, хе. Это тебе не колхоз, брат... Может быть, тем бы дело м кончилось — потехою над молчащим Андроном, если бы в застолье не поднялся Демид. Отпихнув водку, упер ся кулаком в стол, обвел помутневшим от возмущения глазом всю ком панию: — Довольно, папаша, издеваться над колхозом! Показал ты себя, говорят, еще во время войны. В дезертирство ударился? Понятно. Это из тебя так и прет — дезертирство. Уйти туда, где не припекает. Стриганул к медвежьим берлогам и ждал, наверное, не рухнет ли советская власть, не вернет ли тебе Гитлер времена царские. Не выгорело? И Гитлеру про пели капут, и фашизм вымели ко всем чертям, а вот до таких, как ты, еще не добрались! Доберутся, определенно. Наступила до того страшная, давящая, неподвижная тишина, что, казалось, вся компания враз окаменела. В затылке Филимона стучало молотками, шея и лицо туго налились кровью. Машинально, сам того не сознавая, трясущимися скрюченными пальцами левой руки Филимон на шаривал на столе подручный предмет. А со стены, чуть склонившись вниз, взирал на Филимона благостно ухмыляющийся, похожий на него, святой Иоанн Кронштадтский на лаки рованной жести; тот самый Иоанн Кронштадтский, которого Филимон Прокопьевич получил в дар от Усть-Дарьинской церкви за усердное по слушание и бескорыстное пение в церковном хоре в день венчания с Ме ланьей Романовной тридцать семь лет назад! Тогда Филимон Прокопь евич был бравый парень. Филя не знал себе равных ни по силе, ни по хо зяйской хваткости. Недаром же, отходя на вечный покой, Прокопий Ух- начев сказал ему перед смертью: «Смотряй, Филя, живи, как при мне. Вожжу не отпускай. Чо ухватишь — держи крепко. Накопи деньжат да ставь "мельницу и маслобойку, опосля — конный завод заводи. Раздуй кадило!» Но «кадило» раздуть не довелось — тут уж другие^ причины; а насчет того, «что ухватишь — держи крепко», — этой статьей Филя не пренебрегал. И вот — пригвоздил Филю собственный сынок-варнак! Лег ко ли? Он же вывернул его наизнанку, как белку, перед целой компа- нией!.. «Судьба решается!» — осенило Филимона Прокопьевича. Он хоро шо знал, — если сейчас не срежет Демида, не уничтожит его, потом та кие обвинения могут и взаправду плохо обернуться. Слова-то Демида разнесутся по всей деревне!..
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2