Сибирские огни, 1957, № 5

в тридцать седьмом, будто я подбивал тебя на вредительство? У тебя же и сообщники нашлись. Головешиха схватилась за лоб, за шею, вытерла пот. — Д а што ты! Што ты! Ничего, ничего не знаю!.. Не виноватая я. Заплуталася. Да еще конопатый Иван Квашня напетлял, чтоб ему провалиться, урвану. И сама не знаю, что там подписывала. Подсунули протокол-то! Истинный бог! — Неправда! — как выстрел, раздался голос Анисьи. Воткнув вильг в сено, Анисья стояла у кромки зарода, глядя вниз. Демид вскинул на нее единственный глаз. — Спасибо, Уголек!.. Я... я тебя не узнал сразу. А ты — вот какая... При неожиданном возгласе дочери щеки Головешихи, как оползни,.. сдвинулись вниз, в пересохших губах залегла такая злоба, что, кажет­ ся, если бы она могла, вспрыгнула бы прямо с земли на зарод и избила- бы Анисью. Но помолчав несколько секунд, она вдруг улыбнулась: — Д а што же это, а? Демушка! Вижу и глазам не верю, ей богу!.. Похоронная ведь была!.. — Вот воскрес из мертвых, — отозвался Демид, сворачивая цигар­ ку. Пальцы его тряслись, и табак сыпался мимо. —'Значит, не ждут меня?' — Какое! Сколько лет прошло-то. Мать пенсию за тебя получает. А ты вот он, живехонек. Отец-то твой, Филимон Прокопьич, при Кижарт- ском лесхозе лесником работает. Ноне, будто, у себя дома. Видела, при­ ехал со своим лесообъездчиком, Мургашкой-татарином. Помнишь, поди,. Мургашку-то? — А! — Язычок пламени спички покровянил вислые усы Демида, когда он, склонив голову, прикуривал цигарку. — Кто бы мог подумать, а? — бормотала Головешиха. — Совсем" старик! И голова белая, и усы, как у Егорши Вавилова. Как ты переме­ нился-то, а? Глаз-то где потерял? — В Западной Германии, в концлагере. Овчарка выдрала при побе­ ге, — сдержанно ответил Демид, прижав пальцами нервный тик левой щеки. — Из плена, значит? — оживилась Головешиха. — Как же тебя ц,олго держали, а? — Не одного меня держали и держат еще. «Такой же гордец: прямина, хваткость, а — пятно-то черненькое на нем, хи-хи-хи!» — подумала Головешиха, окончательно освободившись, от первого испуга. — Мать-то не опознает тебя, ей-богу. Испугаешь ты ее до смертуш- ки. Старушонка. С Филей все ссорятся. Он, как вышел из заключения, ровно помолодел. — Из заключения?! — Еще в сорок втором попал. Под осень так. За дезертирство. — Вот так фунт изюму! — ахнул Демид. — Сколько же ему дали?' — Десять, а отбыл пять. Уход-ил — подтощалый, а возвернулся — морда краснее кирпича. ' Демид покачал головою. Вот так папаша, Филимон Прокопьевич! Дезертир!.. — Што ж ты, Дима, про Агнею-то ничего не спросишь? — напомни­ ла Головешиха, ехидно хихикнув. Глаз Демида сверкнул, как льдинка. — Такая стала раскрасавица, хоть сейчас на выставку. Хоть и з ал а ­ зила в ту осень в петлю из-за тебя, но если ты ее поманишь пальцем, по­ бежит за тобой, истинный бог! Она ведь и родила дочку-то в вашем доме. Так получилося. — Дочь?! — Ружье выпало из рук Демида, но он даже не обратшь