Сибирские огни, 1957, № 5

Несчастье зачастую подкрадывается исподтишка, по-лисьи осторож­ но, словно остерегается спугнуть жертву. Шаги его обманчивы: войдет тихо, а половицы гнутся. Счастье окрыляет человека, как бы приподнимая его над землею, молодит; несчастье — мучает, старит сердце... Демид не верит, что он несчастлив. Ему просто не повезло в жизни. Очень не повезло! С тех давнишних дней весны 1927 года, когда он, прибавив себе три года, первым вступил в Предивинскую комсомольскую ячейку и отец, спустив с него штанишки, жестоко выпорол за ослушание и самовольство, Демид не помнит ни одного светлого дня под крышею родительского до­ ма. Он оказался отрезанным ломтем от Филимоновой буханки. Но он и подозревать не мог того страшного, что раскрылось много позже. Его отец — бандит со стажем. Враг! Так вот откуда материнские заначки золота и все то добро, которое он, Демид, растряс под горячую руку. «Но как же можно так жить? — с горечью думал потом Демид. — Я почему-то видел хорошее, а они всегда выкапывали какую-то дрянь. Откуда такая разница? Разве у каждого человека по-разному устроено зрение? — спрашивал он себя. — И мать знала! Она все знала о делах ■отца. Если бы не знала — не таилась бы, не ходила бы в отрепьях. Сиде­ ла на сундуках и тряслась от страха. Д а разве это жизнь? Смрад ка­ кой-то!» Теперь у него нет матери и нет отца. Есть сестры и вот еще Полюш­ ка, хотя она и не с ним. Он потерял многое, а теперь даже и правую руку, но он по-прежне­ му любит жизнь и радуется каждому восходу солнца. «И для меня про­ глянет солнце», — говорил он себе в трудные моменты. Когда ему отре­ зали кисть руки, он почему-то вспомнил песенку одного пленного из концлагеря во Франкфурте-на-Майне. Тот пел: «Как ярко светит солнце после бури!» Потом ему еще раз укоротили руку — надо было спасать жизнь. Гангрена могла задушить. Стиснув зубы, не потеряв сознания, он лежал на операционном сто­ л е районной больницы, прислушиваясь, как скрипела хирургическая пи­ л а по его собственной кости. Он едва сдерживался от истошного крика, но терпел, вонзив ногти пальцев в ладонь левой руки. Медсестра вытирала ему простыней пот со лба. Он видел высокую грудь сестры, болтающуюся пуговку на одной нитке на ее халате и еще подумал — если сестра не притянет пуговку новыми нитками, то пуговка по теряется. После второй операции и множества уколов пенициллина ему стало легче. Температура спала, и рука начала подживать. Шов постепенно затягивался. ...Когда дошли слухи, что в районный город приехала с мужем Анисья по вызову районного управления МВД, Демид насторожился. Он не хотел верить. Он был убежден, что с Анисьей произошло страшное недоразумение, ошибка, и он, Демид, должен выручить ее. «Нельзя об­ винять ее в грехах преступной матери — размышлял он,— Д а она ведь неоднократно разоблачала мать!» Демид так нервничал, что у него пропал сон, аппетит, температура опять подозрительно подпрыгнула. Врачи предупреждали, что ему ну­ жен покой, но как же он мог обрести покой, когда сердце ныло. Вскоре Демид передал большое заявление на имя подполковника Корнеева, специально приехавшего по делу диверсионной банды Ухозд- вигова — Птахи.