Сибирские огни, 1957, № 5

с неверной! Но, думаю, до коих пор буду сохнуть по паскуднице? Взял да и сошелся с немкой. Живу год, два, а все нет-нет да и вспомнишь про Россию-матушку и особливо про нашу сторонушку сибирскую. Тянет родное гнездовище, хоть на том гнездовище ни соломины твоей нет. Жил я до войны в работниках у Тужилина... Дошло до меня: в.России-де произошел полный переворот, и власть «будто захватили разбойники. Режут и правого, и виноватого. Как послу­ шаешь — голова вспухнет, И что ни день, то хлеще слухи. Потом и циф­ ры пришли. Вырезали будто какие-то большевики тридцать миллиёнов, и еще сколько-то тысяч сотнями. Как счетоводом подбито! Ну, думаю, зарезанным видеть себя никак не желаю. А поскольку я егорьевский ка ­ валер, да еще унтер, как заявлюсь домой, тут мне и пропишут смерт­ ный час. А немочка моя, Матильда Шпеер, что ни год, то шире. Развезло ее, холеру, в дверь не влазила. А я все думаю: «Ну, куда ты гожа супротив моей Дашки?» Так и жили мы с ней, ни муж, ни жена, а ведьма да са­ тана. В двадцать девятом так, в тридцатом ли, прочитал я в германских газетах, что большевики двинулись на кулаков. Под корень их выводят, аж у всей заграницы ум помутился. Ну, думаю, такое дело по мне! Не устоит, наверное, и мой Тужилин. Сынок его, Ефимка, Дашу-то мою и подкузьмил. Смыслишь? Поехал я с Матильдой в Лейпциг на ярмарку, а оттель махнул в Берлин, так под рождество. Стал искать Российское посольство полномоч­ ное. Как где ни спрошу, так на меня вот эдакие глаза вылупят, косоро­ тятся. Настропалился я к тому времени на немецком, что не отличишь от немца. Разыскал посольство. Принял меня добрый человек. Выложил я ему всю подноготную, так, мол, и так, спросил: не прикончат ли меня за Георгии, а так и за унтерство. «Напрасно, говорит, вы всяким слухам верите. В Советском Союзе, грит, вот какая картина происходит...» И на­ рисовал мне полную картину изничтожения кулачества как класса иск- илуататоров, и что державой управляет всенародный ВЦИК. Подал я заявление, чтоб восстановили меня в подданстве и разре­ шили бы возвернуться в свою Сибирь, сюда вот, откуда я происхожу родом. Степан вздыхает, оглядывается вокруг, сучит в пальцах густую раз­ росшуюся левую бровь, навертывает ее на указательный палец, как ус, а видит давнишнее — Демида Ухначева, Белую Елань, отцовский дом, непутевую жену, Агнию... встречу с Агнией на мостике через Малтат. — Так вы и не встретились с Дашей? —- напомнил Степан, вздохнув. — Што ты, Христос с тобой, — оживился дед Трофим. — А как же? Возвернулся я в Усть-Дарьино — Даша моя лежит в постели: иссохла вся. Краше в гроб кладут. А в избе еще ребятишки: мальчонка и дев­ чушка. Ефим-то, будь он проклят, взял ее измором, бедную солдатку. Без всякой там сердечности. Просто — по нутру пришлась, отчего не поба­ ловать? W набаловал двойню! Смыслишь? Опосля откачнулся, и вся не­ долга. Как глянул я на нее и, не поверишь, вроде сознанье потерял. Ты- сячи смертей перевидал на позиции, миллиён насмешек натерпелся, а з а ­ всегда был в памяти. А т у т— не выдержали нервы, иль сердце, лихо­ манка ее знает. Встала она, грешная, да так-то меня слезами окатила, будто я в море выкупался! И ребятенки-то льнут ко мне: жмутся, хилые да тощие. Прилипли ко мне, как коросты. Куда я, туда и они. Замыслил поставить их на ноги, ь люди вывести, на удивленье всей деревне. Поглядел бы ты, паря, каким цветком Даша распустилась! Жили мы с ней опосля семь лет, как вроде семь дней пролетело. Д а не уберег я ее, сердешную. Утонула она вон воз