Сибирские огни, 1957, № 5

лые. И где-то вот здесь, прислонившись спиною к тополю, помахивая Сте­ пану белым платочком, плакала навзрыд Агния, которую он и полюбить- то не успел. Степан тогда подумал, что Агния не прощается с ним, а от­ махивается от него, как от окаянного. И все-таки в памяти остался бе­ лый, трепещущий на ветру жалкий платочек!.. Изредка он возникал перед глазами и тогда, когда рядом была Шумейка. «Все перемелется — мука будет», —- говорил себе Степан, покручивая бровь. Пусть Шумейка занимает в сердце место, куда никто не заглянет. Противоположного берега не видно — мешает остров, смахивающий на сдобный пирог, плавающий в масле. И оттуда, из-за пирога, несется по Енисею: — По-о-да-а-айте ло-одку-у-у!.. «Как тут все переменилось!» — думал Степан, приглядываясь к не­ знакомым постройкам на пристани. Вместо избушки бакенщика Трофима, где он когда-то давно провел долгую ночь в ожидании парохода, ныне стоял пятистенный домина, как видно, контора пристани. Где в то время росли плотною стеною нарядные тополя — сейчас площадка, заставлен­ ная трелевочными тракторами, лебедками, какими-то ящиками. Невдале­ ке возвышались черные цилиндрические баки нефтехранилища; густо пахло нефтью и бензином. Степану почему-то жаль стало избушки бакен­ щика, жаль топольника, в тени которого он когда-то пролежал до вечера. А из-за Енисея, из-за той же шапки острова: — По-ода-а-айте ло-одку-у!..—-кричит звонкий мальчишеский голос, грубоватый, срывающийся на высокой ноте. «Наверно, парень, вроде Андрюшки», — думает Степан... Какой-то он теперь?.. Сам Степан смутно помнит сына. Когда приезжал в отпуск из армии весною тридцать восьмого года, мальчику было каких-то два годи­ ка._В памяти уцелело смуглое черноглазое личико, толстый подбородочек и толстые руки с перевязью у запястий — увалень. — Ах, язви ее, говорил же, не подам лодку, так на тебе, кричит, окаянная душа! Будто подрядили меня в перевозчики. К Степану со спины подошел медлительный сутулый старик в бре­ зентовой короткой тужурке, попыхивающий вонючей трубкой. Степан узнал бородача: это был тот самый Трофим, у которого он когда-то но­ чевал в землянке. — Кажется, дед Трофим, а? — Трофим не Ефим, а борода с ним. Откуда меня знаешь, това­ рищ майор? — Я как-то ночевал у вас. Давно еще! Степан Вавилов. — Э, брат! Предивинский, что ль? Там у вас Вавиловых хоть пруд пруди. С парохода, знать? В отпуск едешь, или как? В чистую? Ишь ты! Навоевался? — Навоевался. — Знать, в рубашке родился. Если всю войну оттопал да живым- здоровым возвернулся — не иначе, как чья-то любовь сохранила. Правду говорю. Материна там, аль жены, сына, дочери. Бальшущая любовь!.. А вот мне в ту войну, паря, не пофартило. — И, присаживаясь на при­ чальный промасленный столб, смачно выругался. — Как же вам не пофартило? —- поинтересовался Степан. — А так. Баба моя свихнулась. У Степана плечи поднялись под прямым углом. — Да? — А как же. Было дело. Получил я от нее такую писульку, что значит, катись от меня, Трофим, а мне по ндраву пришелся Ефим, так сразу на меня наплыло страшное отчаянье. В атаку — один супротив де­ сятерых. Лежу в окопах, а Даша ворочается в самом сердце, спасу нет.