Сибирские огни, 1957, № 4

дешь записывать!» И не услышала в ответ: «А почему я? Проголосуем». — Все вы знаете,— начала Ася негромко,— что есть приказ об исклю­ чении Лизы Мамаевой из института за самовольный уход из колхоза. Она была у директора. Куроптев сказал, чтобы пришла к нему после группового комсомольского собрания и комитета. Он хочет знать мнение комсомольцев о ее поступке,—•тогда и будет с ней окончательный разго­ вор. Вот, мы и должны высказать свое мнение, но прежде, мне кажется, мы должны выслушать Лизу.— И даже сейчас она не взглянула на под­ ругу, а просто села, и Лиза поняла, что должна встать. И сразу вспомнила не только напутствие Володи, но даже слова, с которых следовало начать: «Ребята, я не буду здесь каяться...» (хотя требовалось именно каяться). Вспомнила, и вдруг показалось, что все догадались о ее мыслях, что именно этого и ждут. Между нею и сидящи­ ми тут стояла стена — осуждение. Нет, по-другому надо говорить. Со­ всем по-другому. — Хорошо. Я расскажу. Во-первых, нас не встретили в районном центре, и я, как и все, возмущалась. И подумала, что если дальше будет так же, я получу право вернуться домой. Ведь ехать в колхоз мне не хо­ телось. Но не хотелось ехать многим. А я, наверное, с самого начала ста­ ла хитрить. Потому и с Гнездиловой в группе оказалась- до их колхоза всего двадцать два километра, а не семьдесят.— Лиза честно старалась посмотреть на себя со стороны, но поняв, что выглядит очень уж непри­ влекательно, попыталась обосновать свои поступки, а устыдившись это­ го, рассердилась. Боясь, что ее неправильно поймут, опять копалась в истинных своих побуждениях: работать было тяжело, но не настолько, чтобы сбежать; упреки товарищей обижали, но не настолько, чтобы, оскорбясь, уехать; горло болело, но... Умолчала лишь об уговорах Гал­ ки и о последней причине — подобное унижение было бы равносильно публичному истязанию. Зато искренне сказала, что, только узнав о проекте приказа, по-на­ стоящему задумалась обо всем. И многое дала бы, чтобы все вернуть. Когда Лиза кончила, показалось,— лица товарищей потеплели.— Конечно, все поняли, сколько она пережила! — Но почему ты все-таки поехала с той группой? («Как, разве не ясно?»). — Да, почему? — А с Гнездиловой раньше дружила? — Почему не обратилась к врачу, приехав в город? — Почему сразу же не явилась в деканат? Они желали знать все! И опять, не разрешая себе раздражаться, Лиза была правдивой. — ...Кто хочет высказаться? — уже второй раз повторяла вопрос Ася Карганова, выжидательно глядя на аудиторию. Но никто не хотел. Одни сидели, опустив голову, рассматривая соб­ ственные руки, другие спокойно поглядывали на секретаря или просто отводили взгляд: говорите, мол, вы первые, а у меня мнение готово. Каждый на какое-то мгновение замкнулся в себе. — Давайте, давайте, товарищи! Лиза чувствовала, как сердце холодеет, сжимается, тоскливая пу­ стота заливает его. Прислушиваясь к молчанию аудитории, она догады­ валась, все уже сделали выводы, но такие, что говорить тяжело, а мо­ жет... может, кого и жалость к ней останавливает. Наклонив голову, уставилась в черный стол, сдерживая дыхание. Волосы упали по обеим сторонам лица, под ними было жарко, горячо щекам и шее. Ну, вот, Борис Турских, что ты можешь сказать как староста?