Сибирские огни, 1957, № 4
освещал его подбородок и кусочек тонкой шеи. Вероятно, очень теплой и нежной шеи. В углу все еще считали выработку. А дед Никифор объяснял кому-то: — И дадут если на трудодень три килограмма, а >то и все четыре да .денег рублей по пяти, — понял, что к чему получается? — Гы, дедушка, расскажи лучше, как у кержаков в работниках ж ил , — попросила Анка Махота. Видно, известны ей были дедовы исто рии. •— А чего тут рассказывать, — покряхтывал дед, укладываясь. — Ж и л и жил я у них, у этих кержаков, в работниках. В Крутихе, около Камня. Ничего люди. Они меня в сыновья приглашали, крестить хотели. Всяко они меня тогда. Разоболокем, говорят, догола, опосля свой крест —• под левую ногу, а наш наденем. Вот из-за этого креста дело у нас не ?пошло. Эх, лучше бы я свой крест в Крутишку бросил, а богатый был, а? — говорит Никифор и смеется. И все смеются, потому что никогда бы из этого деда не вышло бо гатея! И от того, что все одинаково усталые, и всем приходилось одинаково .неважно, от того, что все понимали друг друга, рождалось чувство неиз веданной товарищеской близости и признательности друг к другу за чи стоту этого чувства. Уже погасили свет, когда Галка толкнула Лизу в бок: — Ты что это, дитя, серъизтго? Нтггчгт Ктдггро -тебя об работали. — И, повернувшись лицом, прошептала в самое ухо: — Я ду маю уезжать завтра. Машины придут за зерном, можно прицепиться. Иначе не выберешься. — Подождем немного, — сказала Лиза, не открывая глаз. Густая тягучая пшеница все сыпалась и сыпалась, связывая по рукам. — Чего ждать? Я уже вымоталась здесь. В конце концов, — учусь я -не для этого. Видишь, как ловко подвели? Комсомольская дисциплина. Ну, так пусть мне выговор дают! — Ты с ума сошла! Галка притихла. Потом обняла приятельницу, ласково прижавшись всем телом, и прошептала затаенно и будто насмешливо: — Слушай! Володя не рассказывал тебе, как я зажала его в про шлый раз на кухне у Переваловых? Спокойное Лизино дыхание остановилось. — Хочешь, я буду с тобой откровенна? — И, не дождавшись ответа. Галка продолжала, крепко обнимая Лизу: — Наверное, нехорошо, что говорю это тебе. Но именно тебе-то и хочется сказать. Вот, испорчен ность человеческая! Мне кажется, и к тебе я чувствую нежность потому, што тебя любит Володя. А ты, конечно, чудная девка. Слушай. — Ее ше пот становился горячее. — Я никого не люблю и не понимаю всяких там стремлений к замужеству и тем более детям — мегйанское сюсюканье! :Но перед Володькой... перед ним я становлюсь сама не своя. Ну-ка, по двернись ко мне. Лиза послушно повернулась, и так, зрачки — в .зрачки и губы — в губы, одна говорила, а другая ловила слова. В темноте, оказалось, мож но не только рассказать, но и выслушать такое, чего днем не допусти л а бы. — Понимаешь, когда вижу его, я вдруг начинаю чувствовать всю ■себя, -—с каким-то отчаянным бесстыдством каялась Г ал к а .— Всю, по жимаешь? Груди, бедра, плечи, губы... — она начала задыхаться, вспом- жив, очевидно, это ощущение. —- И вот, в последний раз у Переваловых «он вышел зачем-то на кухню, кажется, пить, а я принесла тарелки. И не
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2