Сибирские огни, 1957, № 4

менно регулятором, реверсом и песочницей, в каждое мгновение трогать с места только один вагон. Нагрузка на паровоз будет возрастать очень постепенно, и когда очередь дойдет до последних вагонов, паровоз уйдет уже метров на двадцать вперед, появится маленькая сила инерции, ко­ торая будет помогать ему. Но как уловить эту ничтожную величину, на которую надо откры­ вать окна цилиндров, чтобы скорость при трогании с места была одина­ ковой, пока не пойдет весь состав. Откроешь мало, у машины не хватит сил тянуть. Откроешь чуть-чуть больше, паровоз рванет, но состав все­ ми своими тысячами тЪнн будет упираться в рельсы, и машина забуксу­ ет. Есл>и лее превысишь это «чуть-чуть» на какую-нибудь микроскопиче­ скую величину, поезд разорвется, как бумажный шпагат в сильных руках. Где же эта граница, эта невидимая величина, единственно необхо­ димая сейчас Голенкову? Д ля каждого веса поезда она разная. ... Л евая рука на регуляторе, правая на реверсе. Медленно сжима­ ются мышцы левой руки. Со скрипом от мороза, с глухим стоном трогают­ ся с места смерзшиеся первые вагоны. З а ними, все увеличивая скрип и стон, тянутся следующие. Тяжко и гулко грохнул выхлоп: ччч-ах! И вот уже напрягается, вздрагивает паровоз. Медленно, едва-едва поворачива­ ются колеса. Сейчас будет второй выхлоп. Но мелкая, словно судорожная, дрожь пробегает по всему корпусу паровоза. Он угрожающе рычит, и нет больше сил у него. Надо дать новую струю пара, как задыхающе­ муся больному воздух из кислородной подушки. Но сколько же его надо дать, чтобы не завертелись на месте колеса, не грохнула, как от взры­ ва, топка? Дрожит рукоятка регулятора, и эта дрожь передается на руку механика, на плечо, на грудь, на сердце. По этой дрожи он словно чув­ ствует пульс машины. И нет больше паровоза и человека. Они слились в один организм, живой, трепещущий, с одним человеческим сердцем и мозгом. Кончики нервов механика будто простерлись по всему огромно­ му корпусу машины, будто перешла к нему вся ее сила, и не в котле, а в груди его бьются все пятнадцать атмосфер. И он ощущает каждую де ­ таль механизма, как удары собственного сердца. Он улавливает неу­ ловимую долю мгновенья, в которую надо вдохнуть новые силы парово­ зу, и ту величину силы, единственно необходимую для этого мгновенья. Он чувствует миг, в который надо дернуть и поставить на место рукоят­ ку песочницы, чтобы она выплюнула на рельсы именно ту порцию песка, который Только на эту секунду должен увеличить сцепление колес. И вот уже опасная секунда миновала, но поезд становится тяжелее, машина уже не дрожит, а содрогается всем своим могучим телом. И снова кончики нервов улавливают доли мгновенья, и снова укрощает машину человек. Сколько времени продолжалась эта борьба, Голенков не мог бы сказать. Но вдруг его лицо, где каждая мышца будто сведена судоро­ гой, становится мягче. Вес поезда перестал увеличиваться, значит, дви ­ жется весь состав, значит, он взял его с места. Он оборачивается на по­ мощника и кочегара, видит их окаменелые лица и широко раскрытые глаза, и лицо его расплывается в улыбке. И только большая сила воли помогает сдержать восторженный крик, готовый вырваться из груди. — Едем, хлопцы! Едем! — говорит он радостно и видит, как ожи­ ли люди, как засветились их глаза. Помощник бросается к окну, смотрит назад и весело кричит: — Плывет! Плывет хвостовой огонек! Владимир Иванович теперь смело прибавляет пару и подтягивает реверс. Надо ехать на самом экономичном режиме, надо готовить ре­ зервы. 3. «Сибирские огни» № 4.