Сибирские огни, 1957, № 4

всем издалека, доносится такой ж е сигнал: приказ услышан и понят, толкание начинаю. Дружными усилиями обоих паровозов состав удалось стронуть с места. Проехав метров сто, Голенков дал сигнал толкачу, что тот ему больше не нужен и может возвращаться. Теперь все зависело только от него самого. Больше никто не помо­ жет. Он открывает еще немного регулятор и подтягивает к центру реверс. Поезд медленно набирает скорость... Где-то далеко-далеко сзади Голенков видит, как плывет в морозном мареве белый огонек последнего вагона. В сторону станции он_показы­ вает красный свет. И тот фонарик, что с левой стороны хвостового ва ­ гона, и в центре его тоже показывают оставшимся на перроне красный огонь. Владимир Иванович знает: сейчас там стоят дежурный, все пред­ ставители, уполномоченные, Кравченко. С надеждой и тревогой смотрят они на эти красные огоньки. Они будут так стоять и смотреть, пока не скроется поезд, и останутся только три красные точки в тумане. Влади­ мир Иванович нажимает на рукоятку сигнала. Ревет ФД во всю свою мощь: длинный, короткий. Это сигнал бдительности. Пусть знают, что не дремлет механик. Пусть спокойно идут работать... Голенков сидит у раскрытого окна и через полоску ветрового стек­ ла смотрит вперед. Ветер стих, и ясное небо все усыпано звездами. Про­ вода телеграфных линий провисли от тяжести намерзшего на них снега. Дрожит, стучит, грохочет гигантская машина ФД — «Феликс Дзержинский». Голенков вслушивается в этот грохот, как дирижер в мно­ гоголосый оркестр. И так же, как дирижер, слышит каждый инструмент в отдельности и уловит малейшую фальшь любого из них, так машинист воспринимает работу каждой детали, и от него не ускользнет даже ма­ лейший перебой, где бы он ни появился. Голенков ехал с большой скоростью. Мимо мелькали поезда, стан­ ции, разъезды. На подъеме скорость начала сильно падать. Если она снизится до пятнадцати километров, неизбежна остановка. На кривой машина вздрогнула, посторонний звук вмешался в гул ;колес. Еще доля секунды, и паровоз забуксует. Значит, снова большая дотеря скорости, которая тоже приведет к остановке. Он улавливает эту долю секунды, в которую надо дать песок на рель­ сы. Машина пошла спокойнее, но стрелка скоростемера сдвинулась влево. Теперь все чаще вздрагивает паровоз. Левая рука — на рукоятке пе­ сочницы, чтобы не прозевать тот момент, когда ее надо открыть. Высу­ нуться в окно нельзя, мороз сечет лицо. Он высовывается в окно, чтобы лучше слышать машину, чтобы уловить момент перед тем, как она вздрог­ нет. Пускать песок под колеса, когда они уже начнут буксовать, беспо­ лезно, вернее, вредно. Он будет действовать, как наждак, стачивая бан­ дажи и рельсы. Все тяжелее выхлопы. И вот скорость упала до двадцати пяти километров, а машине отда­ но все, что можно. Вывози, родимая! Ничего больше не может сделать механик. Но уже головная часть на ровном месте, уже с каждой секундой па­ ровозу легче, еще сто-двести метров, и вынырнет сзади, будто из ямы, бе­ лый огонек хвостового вагона. Он оборачивается назад и ищет белый огонек. Но вдруг явственно чувствует, что сердце остановилось: в трех местах поезда струятся крова­ во-красные круги. Это кондуктора, вращая фонарями, дают сигнал оста­ новки. Это приказ, который надо выполнить немедленно. И в ту же мину­ ту он слышит крик помощника: — Букса горит! Останавливайте!