Сибирские огни, 1957, № 4
ный. — Ты пойдешь ведущим. Не застрять бы только вам где-нибудь на подъеме, махину такую даем , что и конца не видно. Не знаю, как и с места ее стронете, Голенков стоял, прикрыв глаза , и его высокая фигура едва заметно и неравномерно покачивалась, будто он дремал . Трудно было понять, то ли разомлел человек с мороза в этом ж арко натопленном помещении, то ли сковала вдруг усталость или просто закружилась голова. — Заснул , Голенков! — окрикнул его дежурный, и все обернулись на машиниста. А тот поднял веки и, вытирая концами чистые руки, сказал: — Прошу разрешить мне одному увезти эти два состава. Тогда вто рой паровоз у вас освободится... — Перестаньте фантазировать! -— перебил его дежурный. — Немед ленно отправляйтесь! — Подтолкнет сзади паровоз, и трону с места, а дальше поеду сам!' — настаивал Голенков. — А если пару не хватит, встанете, кто подталкивать будет? — р а з драженно возразил дежурный. — Кто sa вас отвечать будет? — Пар — это моя забота, я и отвечать буду! — повысил тон Го ленков. По лицу дежурного и по его нетерпеливым жестам было видно, что* он скажет сейчас что-то резкое, но в разговор вмешался находившийся' здесь заместитель начальника дороги Кравченко. — Вы поступаете, как подлинный патриот, — обратился он к Го ленкову, — но разрешить такую поездку нельзя. Во-первых, вы уже слы шали здесь, что это не обычные составы, а тяжеловесные, каждый по* две тысячи восемьсот тонн, значит, пять тысяч шестьсот. Во-вторых, его* длина достигает километра, значит, в случае необходимости вы д аж е на станции не сможете встать, чтобы не задержать движения остальных поездов, пот§му что он не уместится ни на одной станции. А, в-третьих,, при таком морозе и ветре дай бог. вам хоть двумя паровозами тронуть с места и вытянуть эту махину. — Ну, так вот, значит... — неопределенно протянул дежурный, да-* вая понять, что разговор закончен. А Голенков заговорил очень медленно, растягивая слова, и как бы устало: — Я это понимаю. Я все понимаю. Меня надо только подтолкнуть, с места вторым паровозом и дать зеленую улицу до конца рейса... Я не подведу... Я ручаюсь... Голенков говорил тихо, неуверенно. В его словах не было ни пафо са, ни энергии, и почему они так подействовали на окружающих, ска зать трудно. Но всем стало ясно, что надо разрешить ему вести этот не мыслимый километровый поезд, несмотря на мороз в сорок один градус и ветер, несмотря ни на что. И хотя тон и вся фигура машиниста ка за лись очень обычными, люди один за другим поднялись и стояли не шеве лясь, будто принимая клятву воина, идущего в бой. Но ведь и клятва сол дата за несколько минут до боя не звучит торжественно, как на параде. Нет в ней ни торжественности, н>и парадности. Но есть та великая любовь, к Родине, что дает силы идти на смерть. И эта сила ощущается в словах, каким бы тоном они ни были сказаны, и безмерна вера в эти слова. — Родина скажет вам спасибо, Голенков, — крепко пожал ему ру ку Кравченко. ...Голенков нажимает рукоятку свистка, и рев могучего ФД, заглу шая вьюгу и станционный шум, разносится далеко вокруг и замирает где-то у угольной эстакады. Потом он дает два коротких свистка. Э т с приказ заднему паровозу начать подталкивание. И откуда-то сзади, со
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2