Сибирские огни, 1957, № 4
Мокрая рубаха плотно облегает тело. От жаркого пламени пот с оде жды испаряется, и пары уносятся в топку. Но новые струи увлажняют ее, а огонь сушит. Мокрой остается только спина. Спереди рубаха коро бится, на ней остаются белые неровные полосы солц. Он сдувает пот с верхней губы, облизывается, часто моргает и стряхивает струи с лица. Он отбрасывает на тендер резак и достает скребок — инструмент, похожий. на тяпку, приклепанный к такой же, как резак, длинной ж е лезной рукоятке. Скребок качает его из стороны в сторону, но, к счастью, никто этого не видит: машинист внизу осматривает машину, а кочегар стоит на тендере, наблюдая, чтобы вода не пошла через край. Владимир хватает ключи, масленку, факел и быстро спускается вниз. Надо хотя бы успеть добавить мазута в поршневые и центровые подшипники, посмотреть, не греются ли они. Остальное он проверит на следующей остановке. Как только тронулись, давление начало падать катастрофически. Он взглянул в топку и обомлел. Вся поверхность угля покрылась синими язычками. Они прыгали, подмаргивали ему, переливались разными цве тами, плыли. Кончики их становились зеленоватыми, потом появлялся голубой оттенок. Они очень красивы, эти страшные огоньки заш лакован ной топки. Владимир готов был плакать. Не знал он, что эти язычки породил сам , в ту минуту, когда взялся за резак. Шлак, который он перемешал с углем, не охлаждаемый больше воздухом из поддувала, расплавился и как стеклом, залил колосниковую решетку. Теперь уж никакого па ра не будет. Он бросил несколько лопат угля и вскоре снова открыл дверцы. Топливо пересыхало, обугливалось и, лишенное кислорода, не сгорев шее, улетало в трубы: это все! Дальше ехать нельзя. G опустошенной душой и подавленной волей он смотрит на мано метр. Стрелка мелко дрожит и ползет, ползет вниз. Ему хочется схватить эту проклятую стрелку, изломать, искромсать, смять ее, давить ногами. Он не знает, что делать. Ему уже все равно. Никаких сил больше нет. Он не отрывает глаз от манометра. Он слышит крик машиниста, яо не понимает слов. Он и не старается их понять. Все кончено. ...Стрелка, стрелочка, дорогая, ну, что ж е ты? З а что ты меня, а? Молчишь, стрелочка? Дрожишь и ползешь вниз. Ну, ползи! Ползи, подлая! Эх, стрелка-стрелочка... Но что ж е он стоит? Ведь проехали только половину пути. Маши нист орет, что сбросит его с паровоза. Конечно, так и надо сделать. Его столкнут м вслед бросят сундучок. Поезд умчится, а он Сбудет лежать. Он поднимется и уйдет куда-нибудь далеко-далеко. А сундучок он не бросит. Не потому, что дорого заплатил за него. Сундучок пригодится. Чччч-ах! чччч-ах! чччччч-ах! — бухают выхлопы, готовые вырвать и унести в трубу всю топку вместе с колосниковой решеткой. Четверть оборота колеса — выхлоп. Колеса вращаются медленно, они едва дви жутся, и нет сил стерпеть муку, с какой выдавливается каждый выхлоп. И вдруг они завертелись с бешеной скоростью. Завертелись на од ном месте, не в силах тащить состав, будто точилом шлифуя рельсы, спиливая бандажи. А выхлопы продолжались каждые четверть оборо т а сумасшедше вертящихся колес, сливаясь, будто пулеметная дробь, ча-ча-ча-ча-ча-ча... Из топки вырвало и вынесло обугленную массу. Густые клубы поднялись к небу и черным градом застучали по обшивке, завихрились в будку едкой пылью. — Песок, песок лопатами! — в отчаянии кричит машинист, т о ли трубки песочницы засорились, то ли он уже вообще ни во что не верит.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2