Сибирские огни, 1957, № 4
Впрочем, на сей раз это «других» не относилось ни к кому в частности — ■она ни за что не решилась бы нарушить свое новое отношение к това рищам. И все-таки не хотела соглашаться с ними и старалась найти компро мисс. Конечно! — с усилием догадывалась она, — просто они, не поняв Володю, разошлись в каком-то пустяке и теперь расходятся все лире . Правда, отец тоже обозвал его «фанфароном», — мелькает смутно. И мысли ее уже устремляются к отцу. Она вдруг представила, как Петр Александрович ждал ее и не по нимал, отчего не торопится дочка. Приходил усталый, полный заводских дел («остаточный магнетизм», как любит он говорить), и расстраивался, что Лиза опять не приехаета или звонила в его отсутствие. Просматривал газеты, возился с машиной, продолжал заниматься обычными делами, но все ему уже неинтересно, на душе — тоскливое одиночество. Отец пока зался Лизе слабее и старше, чем на самом деле. И такая жалость, сме шанная с раскаяньем, стиснула ее сердце, что она остановилась, присло нясь к столбу. Что это? Мост уже позади, она стоит на дамбе, а над головой синяя дощечка, означающая остановку автобуса. Того самого автобуса, что ходит к ним в заводской поселок! С какой-то детской, нерассуждающей верой уловила в этом симво личность. Конечно, судьба и привела ее сюда для того, чтобы заставить думать о родном своем доме, о небрежении к нему! . Отец считал себя человеком упрямым и принципиальным. И при слу ч а е мог громогласно о том заявить — он знал силу внушения! И даже по «отношению к Лизе, которую любил и баловал беспредельно, умел про являть твердость характера. Л и за росла ребенком увлекающимся и тоже упрямым. И очень час то, хотя наверняка знала, что влетит, все же бедокурила. И ей влетало. Но даж е тогда отец редко ей «давал шлепаков», несмотря на горя чий характер. Он предпочитал другое наказание. Объявлялся своего рода бойкот, который Петр Александрович мог выдерживать целыми днями. Именно «выдерживать», потому что выно-, сить его для обоих было одинаково мучительно. Приходя с работы, он ужинал и ложился на тахту с газетой. В натуре маленькой Лизы нетерпеливость и порывистость, скрытые сейчас за внешней сдержанностью, играли чуть ли не первую роль. Д е вочка начинала ходить по комнате мимо отца, громко рассказывая что- то маме. Он не шевелился. Она устраивалась у него в ногах и сидела не которое время в скорбной задумчивости. Но отца и это не трогало. Тог да, спрыгнув с тахты, осторожно подходила, обхватывала руками его шею, силясь повернуть лицо к себе. Он дергал головой, продолжая смот реть в газету. Лиза, совершенно сдаваясь, умоляла простить. Он оста вался холоден. Девочка бежала к матери, жаловалась и плакала упря мыми слезами. Плакала больше, чем хотелось. По тому, как мрачнели глаза у отца, по тому, как он стремительно уходил в другую комнату, она знала, что ему жалко ее. Тогда ей самой становилось жаль себя, и плакала уже неутешно и искренне. Примирение всегда проходило бурно. Отец брал ее на руки, а Лиза тесно прижималась к его широкой груди, ощущая все свое маленькое тельце, сотрясающееся в последних рыданиях, уже счастливых от полу ченного прощения. Как хотела бы она сейчас пережить все это, чтобы стало так же легко! После каждой ссоры в доме наступал длительный штиль, по выра жению Петра Александровича.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2