Сибирские огни, 1957, № 3

соб... Учиться! Я поеду в Москву — это сон или явь? Думаю-думаю .. обо всем: о Москве, о моей Мерген, о моем Терзиге, о моих родных и близких. О Вере... Говорят место, называемое «М осква »,— дивное, чудесное, но изнутри слышу и другой голос — зябкий, тревожный: «К ак все-таки знать? Смотри, парень, не ошибиться бы тебе !» «Москва, только Москва !» — подумал я громко, вслух и побежал к товарищам. Прихожу в казармы. Шилаа возится около рваной вьюч­ ной сумы, тычет всякую всячину в оба отверстия, но вещи вывали­ ваются. — Москва, говорят, слишком далекая земля. Как до нее доберешь­ ся? И ли мне лучше остаться? — вздыхает Шилаа. — Чего ты раскис? Москва далеко — правильно! Д а мы же к ней не пешком поплетемся, не шагом потянемся на каком-нибудь воле. В М о ­ скве ученик не пропадет! Захочется — будешь там жить, а соскучишься по своему аулу — можешь свободно вернуться домой. Так я поучал моего товарища, совсем как человек, прилично знающий вещи, о которых говорит, хотя только что, сидя на берегу реки, сам колебался. — Тебе-то что? Ты язык ихний знаешь. Книгам тоже научился. А я... Куда мне ехать в такую даль? — говорит Шилаа, всхлипывая, весь в по­ ту, уминая еще какие-то вещи в переметные вьюки. — Тебя же не умирать, а учиться посылают. Пойми ты! — говорили парню и другие ребята. Люди, собравшиеся ехать в Москву, были не похожи друг на друга. У каждого своя, особая биография. Например, Шилаа — дворовый Буя- на-Бадыргы. С малых лет он был на тяжелых работах. Вероятно, поэто­ му спина у него всегда сгорбленная, как будто он идет, вскинув на нее порядочный мешок. Волосы, как у моей матери Тас-Баштыг, начисто вы­ л е зли от какой-то болезни. Присмотришься к его нраву — ужас какой замкнутый, хмурый и вялый. А вот Оюн-Монге — отчаянный удалец. Куда он не ездил, чего не насмотрелся! Когда в России произошла революция, он вступил в парти­ занскую армию. В одном из боев против Колчака попал в плен, около Минусинска. Из минусинской тюрьмы бежал. Освободившись, приехал в город Читу и оттуда вернулся домой. Он был одним из тех людей, кото­ рые обо всем что-нибудь знают. Он любит похвалиться: « Я туда ездил, я там все знаю насквозь. Кто со мной вместе пойдет — нигде не пропадет, а будет себе лежать, как табак в кисете». Сам бедняк, нигде не мог учиться, а лихой на всякий разговор, молодцеватый. Шагдыр — опять другой. Волосы у него русые, лицо бледное. Вот ребята и зовут его Бледный Шагдыр. Родом из Элегеста, какой-то род­ ственник нашего Кюрседи. Сам ходил короткое время в хураках1 при мо­ настыре. Неразговорчивый, но всегда сосредоточенный, с наморщенным лбом , словно думает о чем-то очень трудном и большом. Шуток не пони­ мает. Ребята что-нибудь скажут — так себе, позабавиться, — сразу на­ брасывается, как ястреб... Были мы не похожи друг на друга не только по характеру, но и по возрасту, по кругозору. Зато нас объединяло одно желание. Ж дали только дня и часа, когда сядем на плот. Председатель Центрального Комитета партии Кюрседи не­ сколько раз приглашал нас к себе, наказывал хорошо учиться. Я был всей душой рад и благодарен революционной партии. С нетерпением ждал, когда мы поедем. Казалось — не завтра, так послезавтра. Но... 1 X у р а к (хуурак ) — послушник.