Сибирские огни, 1957, № 3

9 Когда я думал о тебе, Россия, мне виделись полночною порой веселые проспекты городские и гордые гиганты индустрии, но только не вагончик полевой. В степи, распахнутой ветрам вселенной, стоит он, из фанеры крепкой сбит, под тоненькой железною антенной, стрелою устремленною в зенит. Осенним утром в тот вагончик низкий, ступая осторожно по стерне, явилась молодая журналистка с нацелившимся «Зорким » на ремне. Ударил в ноздри вкусный запах супа, и повариха встретила ее, уняв младенца, доложила скупо про трудное вагонное житье. ...И вдруг разговорились так по-бабьи, на женском откровенном языке. В ней не было застенчивости рабьей, и слезы не горели на щеке. — Пиши, пиши! Небось, росла в столице, не знаешь, каково здесь матерям... ...Осталась недописанной страница, но стал предельно ясен матерьял. Когда вернулись с поля трактористы, устроив у вагона перекур, никто и не видал, как журналистка, себя стыдясь, сдирала маникюр. 10 Идет редакционная летучка — кого-то распекают громом фраз, кому-то нынче затяжная взбучка, кому-то завтра выговор в приказ. Пока пройдет гроза очередная — свободные минуты налицо. Я в отдаленье снова изучаю обветренное милое лицо, и я сейчас готов признать недаром, что в чем-то ошибался я тогда: алтайским, а не сочинским загаром и ты, наверно, чуточку горда. Но вот гроза стихает понемногу, и о тебе заходит разговор, и разбирает наш редактор строгий твой очерк, не подписанный в набор: «Сюда с женой приехать — нужно мужество, в Сибири, говорят, мороз сердит.