Сибирские огни, 1957, № 3

ИТрцбцна писателя ""1 ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО Т о в . М . Минокпну Уважаемый тов. Минокин! Выступая по поводу Вашей рецензии на мою книгу «Всеволод Иванов», опубликованной в газете «Советская Сибирь» от 22 ноября 1956 г., я отнюдь не думаю, что в книге нет недостатков, просчетов, неточностей. Наоборот, я пола­ гаю, что в ней их значительно больше, чем, скажем, у автора, который берется за монографию о Д. Фурманове или А . Фадееве. Такой автор имеет в распоря­ жении десяток работ своих предшественников и может учесть их опыт. К тому же, творческий путь, например, Д. Фурманова, можно сказать, прямолинеен и сравнительно краток. Другое дело у Вс. Иванова, и я отдавал себе отчет в том, что легко могу ошибиться, пытаясь впервые в меру своих сил проследить его сорокалетний путь в советской литературе. Спору нет, догматизм и антиисторизм — трудноизлечимые болезни в нашем литературоведении. Но, по моему глубокому убеждению, и те весьма радикаль­ ные «средства » борьбы с ними, которые Вы предлагаете, вряд ли кому помогут. Вы говорите, что я дал «искаженное представление об истории советской литературы», а творчество Вс. Иванова у меня «показано обедненным, без до­ статочного понимания его сложности». Из этого следует, что Вы, конечно, имее­ те свою точку зрения на творчество Вс. Иванова. Какова же она? Вы считаете, что я и многие критики до меня совершенно напрасно видели в цикле «Партизанские повести» некоторые, подчас существенные, недостатки и противоречия. Вы так и пишете: «Н . Яновский, как и многие критики до него, приписывает Иванову преклонение перед стихийностью и недооценку сознания народных масс в революции». Цемного ниже Вы это называете «вульгарно-со­ циологической схемой». Далее Вы считаете, что я не сумел по-настоящему показать возросшее мас­ терство Иванова как новелиста «в последующий период после «Партизанских повестей». Затем Вы утверждаете, что за время работы писателя над романом «П о ­ хождения факира» «все сомнения и колебания его остались позади», а неудачу с продолжением романа Вы объясняете тем, что «он не до конца справился с трудным жанром автобиографического повествования». Кстати, «неудачно», потому что «н е справился с трудным жанром», — в свою очередь требует объяснения. Конечно же, «н е справился», раз «неудачно»! А почему? Потому, что «н е сумел, — как Вы пишете, — отобрать самое важное из большого запаса жизненных впечатлений, а отобранные не смог верно оце­ нить ». А ведь отбор впечатлений и верная оценка их, как известно, связаны с мировоззрением писателя, «н е сум ел » и «н е смог», потому что не имел, вероят­ но, верного взгляда на явления жизни, свидетелем которых он был. Какой же, в таком случае, смысл в Вашем полемическом заявлении: «М ы не можем согла­ ситься с мыслью о том, что эта неудача объясняется «серьезными недостатками мировоззрения писателя»? Наконец, Вы говорите, что в романе «Пархоменко» Вс. Иванов «полностью овладел жанром романа, который ему трудно давался раньше». Хотя Вы и подчеркиваете неоднократно, что «В с . Иванов прошел не только большой, но и сложный противоречивый путь», на самом же деле — 'вольно или невольно — у Вас получается, что, собственно, никакой особенной сложности в творческом пути писателя и нет. Но тогда каким образом можно выполнить Ваш же совет: «проследить, как романтизм ранних рассказов и повестей Иванова в последующие годы неоднократно сменялся то натурализмом, то реализмом»? Я уже не говорю о том, что социалистическому реализму Вы здесь места не отве­ ли. Не знаю, может быть, по Вашей концепции, Вс. Иванов как писатель разви­ вался вне общего русла советской литературы?