Сибирские огни, 1957, № 3

посмотрев эту оперу, я глубоко убежден, что я действительно видел осеннюю, а не какую-то другую реку. В чем тут де­ ло , как возникло такое именно восприя­ тие, какими средствами это было мне показано и доказано — не знаю... Вспо­ минаю сейчас всю оперу от начала до конца, спрашиваю себя: или это старик был одет по-осеннему, или девушка, вы­ бежавшая на зов любимого в легкой одежде, немного поеживалась от холода на реке? Еще раз вынужден повторить— не знаю, в чем тут дело, но осеннюю ре­ ку вижу перед собой совершенно явст­ венно... Сразу же, не отвлекаясь от этой не­ обыкновенной постановки, хочу оказать, что точность, выразительность, красота самых обычных человеческих движений мне лично открылись здесь, на сцене Пекинского театра впервые в жизни. Это — заслуга актеров. А заслуга режиссера, постановщика, мне кажется, заключается в том, что с идеальной точностью он сум ел отобрать тот минимально-необходимый материал, который способен полностью передать весь замысел, все содержание постанов­ ки. Будь в этой постановке только одной мизансценой, только одним движением меньше — и все бы рухнуло, зритель ничего бы не понял. Но в том-то и дело, что постановщик, предлагая минимум, во всем остальном совершенно точно рас­ считывает на воображение зрителя, он заставляет его домысливать, дополнять отсутствующие детали и даже всю окру­ жающую обстановку в целом, и этот не­ обычайный расчет оказывается совер­ шенно точным, безошибочным. Вероятно, какая-то подсознательная для зрителя прелесть и своеобразие такой вещи как раз в том и заключаются, что он волей- неволей, а должен участвовать во всем том, что происходит на сцене, своим во­ ображением, всем своим существом. Быть может, я не ошибусь, если скажу, что от зрителя здесь требуется не толь­ ко осмысленное, но прямо- таки творче­ ское участие, и, должно быть, каждый зритель «тв ори т » глубоко индивидуаль­ но, так, как это свойственно его характе­ ру , темпераменту и вкусам... Эхо — да будет мне прощено такое сравнение — примерно так же, как в ки­ тайском обеде из двадцати блюд — каж­ дый берет палочками то, что ему больше нравится, и ест не по назначенному по­ рядку — первое блюдо, второе, третье, а в той последовательности, которая ему больш е по душе. В другой опере, «Ц ар ь обезьян », кото­ рую мы видели в нескольких городах, а в Пекине — два раза и всякий раз по­ ставленную иначе — главная сцена — это рубка мечами в темноте. В этой опе­ ре уже акробатика... Один человек хочет убить другого, 'проникает к нему ночью в комнату, замахивается и рубит мечом по кровати... По кровати, потому что тот, другой, человек, услыхав шорох, осто­ рожно встал со своего ложа, приготовил свой меч и ждет... Начинается рубка в темноте... Сцена ярко освещена, но осве­ щена она только для зрителя, актеры ■же — все их движения — как они кра­ дутся на цыпочках, прислушиваются к дыханию друг друга, как один из них от­ крывает ножом дверь (причем дверь не­ существующую, так как декораций нет) — актеры проделывают все это так, что у вас ни на одну секунду не закрады­ вается сомнений в том, что дело проис­ ходит в кромешной тьме... Есть оперы другого рода. В том же Чэнду мы видели оперу с участием... одного актера, вернее — акт­ рисы. Монастырь... Монахиня, совсем еще молодая. И она мечтает вслух. Опера так и называется: «М ечта о человеческой жизни». Мечты, действительно, самые человеческие: монахиня хочет уйти из монастыря, она хочет выйти замуж, иметь детей. Запросы ее на этот счет со­ вершенно определенны — ей нужно двух мальчиков и двух девочек, причем первенцем обязательно должен быть мальчик... Сорок пять минут продолжается этот монолог, эта борьба монахини с челове­ ком и женщиной. Человек побеждает, монахиня бросает монастырь... Наконец, есть оперы, которые более всего напоминают нашу драму. Нередко при этом, несмотря на свое многовековое существование, такая опера звучит уди­ вительно современно. Можно подумать, будто дело происходит в наши дни, разве только одеяние актеров да кое-какие де­ тали событий внушат вам чуточное подо­ зрение на этот счет. Шекспир? Я бы сказал — нет, не Шекспир. Шекспир выглядит в наше время архаич­ нее, чем эта опера. У Шекспира нас по­ ражают человеческие страсти, характе­ ры, дошедшие к нам через века, но вся обстановка, ситуация, при которой про­ исходят столкновения этих характеров,— это уже далекое прошлое, зритель совер­ шенно отчетливо это сознает и не претен­ дует на современность. Он и смотрит эти трагедии, как заведомо исторические. Но вот вы смотрите оперу «П я т ­ надцать тысяч чохов ». Девушка уходит из дому, потому что отец хочет выдать ее замуж за нелюби­ мого человека. В пути она встречает мо­ лодого приказчика, который, распродав товар хозяина, несет ему деньги — пят­ надцать тысяч чохов. Тем временем сосед-злодей убивает отца девушки с целью грабежа: накануне старику вернули долг — тоже пят­ надцать тысяч чохов, и об этом многие знают в деревне. Подозрение падает на дочь. Погоня на­ стигает ее вместе с молодым приказчи­ ком. Улики налицо: у приказчика нахо­