Сибирские огни, 1957, № 3
л о го помещения с некоторым — не •боюсь этого сказать — благоговением: мы уже повидали множество великолеп ных, прямо-таки сказочных вышивок, но вот нам говорят, что нигде во всем Китае нет столь искусных мастериц и мастеров этого ремесла, чем здесь, в Сучжоу. Очень просты эти женщины, которые создают волшебные вышивки, они со всем-совсем обычны. Вот только их ра бота — это действительно волшебство. У китайцев, даже занятых тяжелым физи ческим трудом, — почти всегда очень тонкие, часто — изящные, а иногда — просто музыкальные руки. У вышиваль щиц и х руки — это тончайший, чуткий, в высшей степени совершенный инстру мент. Часто-часто шелк прокалывает сни зу тонкое, едва заметное жало иголки... Покажется и тут же скроется, снова по кажется, и так до тех пор, пока иголка не угадает именно в ту точку, из которой должен возникнуть очередной стежок — ни на одну десятую миллиметра ни пра вее, ни левее — только в этой точке. Игла блеснет в воздухе, увлекая за со бой вверх шелковую паутинку, когда же эта паутинка натянется, так же стреми тельно и легко игла поворачивается жа лом вниз, моментально пронизывает шелк и скрывается под ним, а « а шелку- основе появляется еще один, один из многих миллионов, штрих-стежок... Но искусство, легкость, прямо-таки волшебство движений вышивальщиц — это лишь только половина умения, чет верть его... Глаза! Какие точные, дей ствительно художнические глаза должен иметь человек, каким изумительным чув ством красок и тончайших оттенков он должен обладать, чтобы вот так, по деся тым долям миллиметра, тончайшими стежками, недоступными для самой тон кой кисти, для самого тонкого чертежно го пера, штрих за штрихом создавать свою картину?! Вышивается цветок. Краешки его больших лепестков лишь чуть голубоваты, прозрачны, прозрачнее, чем лепестки нежного, только что рас пустившегося поутру цветка, у само го же стебля те же лепестки совсем тем ные, синева в них сверкает, но сверкает уже чем-то тяжелым, мраморным. А когда едва голубоватые прозрачные от тенки сменились этим мраморным тяже лым блеском — вы не заметили, и нуж но очень тщательно, деловито и скрупу лезно рассматривать вышивку, чтобы различить в пределах лепестка смену од ного цвета, одного оттенка другим цве том и другим оттенком, нужно быть очень холодным и рассудительным зри телем, чтобы заметить, что в природе не бывает таких нежно-прозрачных и таких непроницаемо-синих, с каменным бле ском лепестков... Да, этого не бывает в природе, и, вероятно, если бы края ле пестков были еще хоть немного прозрач нее и воздушнее, а чашечка этого изуми тельного венчика была бы еще только немногим синее — вы почувствовали бы в рисунке выдумку мастерицы, вы бро сили бы ей упрек в том, что этого не бы вает, что это «слишком ». Но так, как это сделано сейчас — это не вызывает у вас никаких недоумений, никаких чувств, кроме восхищения... В соседней комнате, где ткутся на ручных станках знаменитые сучжоу- ские гобелены, я долго стою рядом с по жилой женщиной и слежу, как неутоми мо бегают челноки на ее станке. Женщи на, чуть-чуть улыбаясь краешками губ, ни на секунду не отрываясь от работы, тоже следит за тем, как я слеж у за ней, за ее руками и движениями, за челно ками. Осторожно я взял в руки один из сво бодных челноков, а она, не поднимая глаз, протянула мне другой и сказала что-то. Переводчик.пояснил: — Она говорит, чтобы вы подержали не тот, а вот этот, другой челнок! — Почему? — Потому что этим, другим, она ра ботает уже тридцать лет... Она говорит: «Посмотрите, как челнок отполирован руками и шелком... Как он блестит на солнце!.. Ни одна краска, ни один лак не способны придать дереву такого блеска и такой красоты. Это могут сделать толь ко тридцать лет повседневной работы...» Старик с опущенными вниз длинными усами рассказал нам, что сорок лет тому назад он вышивал халат китайской импе ратрице... «Она была тогда еще совсем маленькая, — сказал он, — я хорошо помню — три чи1 и четыре цуня2 был тот халат в длину, и я вышил на нем три солнца — одно спереди и два сзади... Хао! Я помню все это... Сейчас мне говорят, что я могу уже и не рабо тать больше, но пока глаза мои видят — еще посижу за станком... Прихожу на фабрику иногда на четыре, иногда толь ко на три часа, но совсем без работы, совсем без станка — не могу... Гово рят, халат маленькой императрицы моей работы выставлен где-то в музее, не то в Париже, не то еще где-то... Но я-то хоро шо знаю, что это была вовсе не лучшая моя работа, и очень жаль, что глаза мои ослабели, а то я соткал бы, пожалуй, такой гобелен, которому позавидовали бы все живые и мертвые императоры... Я соткал бы его для всех — пусть все, кто хочет, любовались бы им...» Один из наших переводчиков занимает позицию, с которой можно снять стари ка — как он, усатый, полысевший, в про стеньких очках, древний, но не дряхлый, — склонился к станку и следит, следит за бегом челноков... На морщинистом ли це — выражение мудрости... Это особен ная мудрость, пришедшая к человеку не 1 Ч и — мера длины — 32 сантиметра. 2 Ц у н ь — ОД чи.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2