Сибирские огни, 1957, № 3
Затем Туманов отвез его ночью на бахчу, откуда Ивахин пробрался к своим род ственникам в село Чернокурьинское, где зарождался отряд Толстых. С этим отрядом Ивахин и прибыл в Славгород. Ему не сиделось, он прямо-таки рвался в Павлодар. И когда 26 ноября конный отряд Медведева и пеший отряд добровольцев выступили туда, Ивахин отправился с ним в качестве комиссара. * * * Последние дни ноября стояли сильные холода, буранило. Непогода затруд няла продвижение Красной Армии на Павлодар со стороны Омска, а также ско вывала действия партизан. Тюремные узники, наблюдая в окна, могли видеть, как в городе появились первые воинские части: то отступали колчаковцы из группы генерала Бакича. Днем и ночью проходили через город обозы и обывательские подводы. Все это беспорядочно двигалось на восток. — -Бегут, стервецы! — торжествовали заключенные. Но в сердце закрады валась тревога: что же будет с нами? Хотелось зубами грызть железные решет ки, вырваться из ненавистных камер, душить извергов... Пахомов, Ольховский, Неудахин, Кошурков, красноармеец Типалов и учитель Ермаков — все они предчувствовали неизбежность роковой развязки. В холодной гнетущей тишине тянулось время — от ночи до рассвета, кото рого ожидали всегда с нетерпением. Однажды под утро громыхнул засов, в камеру вошел начальник тюрьмы в сопровождении казачьего офицера. Поблескивая чуть раскосыми глазками, он начал вызывать по списку, за давал один-два вопроса, делая какие-то пометки. Увидев, что против некоторых фамилий он ставит крестики, кто-то спросил: — Господин офицер, что это означает? — Эх ты, голова! — пожал он плечами. — Разве не знаешь, где и зачем кресты ставят? Вскоре по тюрьме разнесся слух: выпускают! Действительно, была освобождена часть политических, но отмеченные кре стиком остались. И снова все начали строить различные предположения. Так прошла еще одна тревожная ночь. Утром, как обычно, надзиратель вы пустил в кухню тюремного кашевара старичка Пономарева. В Павлодарском Со вете он занимал скромную должность сторожа, и многим было невдомек, чем заинтересовал этот человек колчаковцев. Но колчаковцы отлично знали Поно марева, знали, как люто ненавидит он угнетателей. Мне пришлось быть свидетелем конфликта, который произошел между По номаревым и одним из заключенных, по фамилии Носик. Роста этот Носик был исполинского, но трус, каких мало. Как-то в камере читали «Тюремный вестник». Услышав «крамольные» слова, призывавшие к свержению белых, Носик выхватил журнал и, потрясая им, зашипел в ужасе: — Что вы делаете? Хотите нас погубить? Ведь повесят всех, если узнают! Он сжимал в руках тетрадку, готовясь порвать ее в клочья, но тут подошел Пономарев. — Дай-кось, — тихо сказал он, шевеля седой бородкой. Носик беспреко словно отдал журнал. — Здесь написаны святые слова, — продолжал Пономарев. — Они помо гают нам держать голову высоко. А ты — горяченький! — кивнул он Носику.— Но... если донесешь, задушу, как щенка шелудивого. Понял? Едва закрылась дверь за Пономаревым, снова звякнул засов. — Кузенков, с вещами! Председатель Дубровского волисполкома значился первым в черном спис ке и был помечен крестиком.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2