Сибирские огни, 1957, № 2
Хожу повинность отбываю. Никто ничего вроде не говорит, все по- старому, а мне, побитой собачонке, всюду чудятся намеки и ’издевки. Липатов на днях говорит, что нам во внеочередной рейс лететь и вдруг спрашивает меня: ’ Вы, кажется, переменили квартиру — вам далеко ходить? Я со стула чуть не свалилась, — надо же! Еле ответила: — Переменила, товарищ командир. А он добивается, у кого живу, да где это точно: — В районе вокзала — представляю... Далековато, да... С Зоей я с того проклятого вечера — ни слова. Видеть ее не могу, как будто она одна виновата во всем. А она, как нарочно, все время вер тится вокруг меня. И сверлит меня глазищами,— любуется, во что я превратилась. А от меня, Галинка, веришь, всего половина осталась. И никогда не была толстой, а теперь свободно могу считать свои ребра. Руку дву мя пальцами обхватываю, в том месте, где прививают оспу. Под глаза ми синяки (пудриться начала из-за этого), губы книзу отвисли — чу чело, жердь, как Лешка, а на жерди две косы болтаются. Сама не уйду — выгонят, чтобы пассажиров не пугала!.. Это оттого, что реву много. Каждую ночь реву, если не в рейсе. Дождусь, пока Варя с Ефросиньей Семеновной заснут, зубами закушу подушку и лью слезы, точно мне за это деньги платят. Вот что со мной Трофимов и его бывший «кореш» сделали... Трофимова, конечно, посадили. Ох, давно, как давно это надо было сделать! Вообще собрали бы всех таких в одно место и держали там, как в зверинце, нет, как в сумасшедшем доме. Говорят — перевоспи тывать! Поди, перевоспитай такого, который за полтораста граммов свою семью вырежет и закусить попросит. А ведь немало их еще... И тот же Сергей... (не хотела даже писать этого имени, но как обойдешься). Сергей недалеко от Трофимова ушел. Если не прямо ку лаком, так локтем, чтобы незаметно было, так в бок поддаст тебе испод тишка, — на ногах не удержишься... Сергея уволили — за то, что первый начал, а главное, вспомнили его прежние дела, еще в авиашколе, — он, оказывается, уже тогда ви сел на волоске. Подумать только, — и ни слова мне об этом, ни звука! Теперь я вполне верю Зоиным словам... Нет, это правильно говорят: все что ни делается — к лучшему. Пу скай я потеряла много, пусть меня выхлестали как следует, — хоть всю жизнь себе не сгубила, надо радоваться. Как было бы, когда у нас дети появились бы... ведь дети, не стыжусь сказать, непременно были бы у нас, Галчонок (помнишь, я говорила, глупая, — такой мальчик-кара пуз и девочка с бантом). Счастье, настоящее счастье, что мои малыши от всего этого избавлены... Юрку мне жалко, Галя, ох, как жаль! Мальчишка славный, воспри имчивый, — вот и воспримет!.. Почему нет такого закона, чтобы забрать у Сергея Юрку? В детдом, в ремесленное училище, ко мне на воспита ние — куда угодно!.. Ну, словом, так, Галина. Беру я самый жирный карандаш и крест- накрест перечеркиваю в своей жизни этот год. Замазываю, затушевы ваю, чтобы нигде и щелочки не осталось. Слава богу, у меня впереди еще хватит лет! Поработаю здесь, как ни тяжко, месяц-другой, поправлю свой фи нансы и подам заявление об уходе. Думаю, такую, как я, отговаривать не будут. Скажу тогда большое спасибо Ефросинье Семеновне, поже лаю Варе успехов и счастья, куплю дяде Федору в подарок сорочку, как я выбирала, когда... или еще что-нибудь куплю,— Ефросинья Се-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2