Сибирские огни, 1957, № 2

стала старше на много лет. Вот когда будет так у тебя... Но — еще раз не обижайся — не могу себе представить, чтобы у тебя было так. И — ни у кого не могу представить... А у тебя, должно быть, характер такой, у тебя просто. Ну, сознай­ ся» влюбилась ведь в Костю? Не делай страшных глаз и не хитри,— все ясно. «Мы с Костей пошли», «Костя сказал», «ничего больше о Ко­ сте писать не хочу»,— в каждой строчке у тебя этот рыжий гуляет. Я, ко­ нечно, ценю твою деликатность, но имей в виду, что я к Косте совершен­ но равнодушна. Можешь и ему это передать. И еще скажи, что если он не хочет вообще со мной раззнакомиться, то пусть больше не вздумает слать такие открытки, как последний раз. Понимаешь, на открытке два альпиниста — он и она — взобрались на гору и любуются, как всходит солнце. А внизу приписка: «Так я с тобой, Таня, хотел бы отправиться в свое первое путешествие». Географ недозрелый! Чувствую по твоему тону,— ты на него обижаешься, что он к тебе невнимательно относится. Ну и. забудь про него! Вот уж стоит из-за ко­ го огорчаться! Верно, маленькая ты еще, Галинка, все у тебя не по-на­ стоящему... А по-настоящему — это так, что ты о нем ни на минуту не забыва­ ешь, я вполне серьезно говорю — ни на одну минуту. И обо всем другом, конечно, думаешь, и о нем не забываешь. Как так получается, я сама не знаю, Галчонок, только это очень хорошо, и все время радостно от этого, все время. И еще лучше, что он тоже думает, я спрашивала: «Дума­ ешь?», он говорит: «Думаю». По-настоящему — это верить друг другу, Галинка, как самим себе. Что он мне ни скажет, — правда. Что я ему ни скажу, хоть самую ме­ лочь,— одна правда. Да я и вообразить не могу, как бы у меня повернул­ ся язык сказать Сергею неправду. И что ты веришь, что тебе верят,— очень, очень, Галинка, хорошо. Я разбиралась: почему бывают несчастливые семьи?.. (Ох, ты не по­ думай что-нибудь о нас с Сергеем, это я вообще). Так вот я поняла: по­ тому, что у несчастливых, у них не по-настоящему. Люди ошиблись и му­ чают друг друга, а все очень просто... А знаешь, отчего я догадалась, что у нас с Сергеем по-настоящему? Оттого, что ничего не хочу ни от кого скрывать, — прямо сама себе удив­ ляюсь. Ну, подумай, Костю боялась назвать в письме по имени, писала одно «К»,— а с Костей у нас ничего и не было. А с Сергеем мне стало так, что пусть хоть весь свет смотрит. Даже охота — пусть глядят. Но Сергей, дурной, чего-то боится. Он говорит, что раз мы вместе работаем, то надо держать себя на людях официальнее. И вообще счита­ ет, что не нужно других вмешивать в наши отношения. Может быть, он и прав, Сергей, только вот это плохо, и я никак не могу себя заставить держаться с ним «официальнее»... Слово какое-то скользкое, противное, как вареный лук в супе. И Сергей «официальный» становится какой-то чужой, словно это не он. Но останемся одни,— и нет для меня никого лучше на целом свете... Ты, Галинка, помнишь свой самый счастливый день в жизни? Я раньше считала, что у меня это будет, когда получу аттестат зрелости, потом — когда меня примут в художественное училище, а это оказался день, когда мы прилетели в Москву,— позавчера. Потому что — и Моск­ ва, и Сергей, все вместе... Самолет снижается, качает, я гляжу в окно: «Илов» на поле штук двести, блестят на солнце, как огнем горят,— у ме­ ня руки зачесались, вот бы сейчас альбом и краски! Вышли из самоле­ та,— рядом аэровокзал, и я думаю: почему же мне тут все так знакомо? Вдруг поняла: ведь сколько раз я этот вокзал видела на фотографиях