Сибирские огни, 1957, № 2

в Танином представлении начали возникать смутные, отрывочные эпизо­ ды, связанные с мамой, — или действительно запечатлевшиеся где-то в глубине сознания, шш восстановленные Таней по немногословным папи­ ным рассказам, или просто выдуманные ею. Во всяком случае, со време­ нем Таня все яснее и яснее воссоздавала образ матери, которую она непро­ извольно наделяла многими папиными чертами, и уже оба они поддержи­ вали и направляли ее, — один в жизни, другая в памяти... И какое тогда было Тане дело до далекой, малознакомой тети Кла­ вы, до причины их неладов с отцом? А к тому же и в отношении к людям Таня давно привыкла верить отцу на слово, не разбираясь и не требуя до­ казательств, потому что много раз убеждалась, что он всегда бывает прав. Если папа сказал, что не стоит ей дуться на Костю, который стал с нею груб, и что Костя относится к ней совсем неплохо, даже наоборот, то разве не появилась в конце концов Костина записка, над которой они долго хохотали вместе с Галинкой? Если папа говорил, что Галинка не- воздержана на язык и может выболтать все, что угодно, хотя потом сама будет жалеть об этом, то ведь так оно и получилось, когда Галинка ста­ ла намекать о записке Людмиле и рассказала бы, не случись рядом Та­ ни. Если папа предупреждал, что рисование — дело, конечно, хорошее, но нельзя заниматься им одним в ущерб остальному, то не вспомнила ли она эти слова, когда с очень большим трудом натянула за год по истории тройку? Если папа был не в ладах с тетей Клавой, того она и заслуживала, очень просто... Но теперь это оказалось далеко не просто. Надо было разобраться во всем и разобраться самой. Расспрашивать тетю Клаву не хотелось: во-первых, та сама оборвала разговор об этом, во-вторых, знала Таня, произойди такой разговор, неизбежно будет сказано что-то плохое, что-то в упрек папе, а этого не могла допустить уже она. Да если бы даже лучший друг, если бы даже Галинка позволила себе сказать о папе... А, до конца откровенно, Таня в глубине души не понимала сейчас отца. Что бы делала она, его дочь, не окажись на свете тети Клавы с дядей Федором? Кто бы еще так приветил, пригрел ее, кроме них? Кто смог бы возродить ее надежду, вновь открыть перед нею дорогу к заветной це­ ли — к миру света и цвета, к миру красок?.. Пусть теперь ее дом был совсем иным, чем прежде. Пусть на смену их «лагерной», как шутил папа, жизни пришла размеренная жизнь в доме тети Клавы, где не терпели малейшего беспорядка, где все было распла­ нировано, предусмотрено, учтено. Каждый живет так, как он хочет, и не Тане писать законы в ее новой семье. Плохо, конечно, если тебя тяготит чужой порядок, но нет, несмотря на все новое, Таню ничто здесь не тяготило. Таня «отдыхала пока», как выразилась тетя Клава. А какой для нее- мог быть лучший отдых, чем, позавтракав наскоро, прихватить под мышку альбом, коробку с красками, отправиться в ближнюю рощу <и, расстелив на жухлых прошлогодних листьях газету, рисовать толпы стройчых, оде­ вающихся в новую зелень деревьев, полянки с пробивающейся отовсюду молодою травою, синее небо, ясные дали — весну. Рисовать, не отрываясь, до боли в глазах и ломоты в спине, до тех пор, пока солнце как бы само собой не скатится за горизонт. Это было самым увлекательным занятием. И это нужно было, чтобы во всеоружия прийти в ее, без всякого сомнения Танино, училище. И по­ тому, пораздумав, Таня просто отставила в сторону свои вопросы насчет минувшего. Она жила в мире красок,— только.