Сибирские огни, 1957, № 2

тельности. Но мы видим, как разнообраз­ но и вовсе не «эстетски» сумел исполь­ зовать их поэт. С их помощью он эмоци­ онально насытил эпическую картину Оби, поэтически конкретизировал публи­ цистическую мысль о связи охоты с подготовкой к обороне Родины, нарисо­ вал своеобразный пейзаж , поднялся до поэтического обобщения в мыслях о пре­ образовании Сибири. Больше того, если мы обратимся к прошлому, то вспом­ ним, что именно эти впечатления по­ могли ему выразить народную любовь к В. И. Ленину в стихотворении «Ленин на тяге» , а если забежим вперед, то убе­ димся, что сильный образ Тимофея в поэме «П ервая баррикада» тоже насы­ щен ими. Подчас много у нас говорили о темах, о материале, положенном в основу про­ изведения, и слишком мало об идеях, о мы слях и об их художественном вопло­ щении. А ведь настоящий художник на любом материале сумеет поднять боль­ шие проблемы , высказать глубокие мыс­ ли, быть борцом за коммунистические идеалы. А не художник, халтурщик- конъюнктурщик, опошлит любую тему. Можно мелко и глупо написать о заводе, и можно значительную пользу коммуни­ стическому воспитанию принести лири­ ческим описанием пейзажа. Мы ни в коей мере не отрицаем важ ­ ности темы. Есть в нашей действитель­ ности такой жизненный материал, кото­ рый имеет всемирно-историческое зна­ чение. Например, великий образ В. И. Ленина, тема Коммунистической партии, деятельность рабочего класса, взявш его власть в свои руки, судьбы колхозного крестьянства. Это темы, если можно так выразиться , эпохальные, достойные эпопей. Их н ель зя сравнить с теми частными темами, которые так на­ доедливо навязывались литераторам в некоторых критических статьях. Но для того, чтобы браться за эти ве­ личественные темы, поэту необходима самостоятельность мысли, внутренняя раскованность, свободное использование всего богатства поэтических средств. Как мы видим, все это постепенно на­ капливалось в творчестве Н. Алексеева — через эпику «Партизан» и «Каменной бабы», психологизм «Сна Володи» и «Матери», через формальные поиски «Встречи» и послевоенных охотничьих стихов, через лирику «Огоньков» и глу­ бокое раздумье «Возвращения» . И вот в 1955 году появляется поэма «П ервая баррикада» — произведение значительное и по теме, и по идее, и по художественному мастерству. В этой поэме Н. Алексеев пустил в дело, переплавил , переосмыслил весь свой богатейший поэтический опыт. Еще в стихотворении «Бродяга» возникала какая-то туманная «незнакомка» , по­ встречавш аяся русскому парню на его тернистом пути. В «Первой баррикаде» Алексеич по дороге в Петербург встре­ чается с незнакомкой. Но здесь она изо­ бражена реалистически, ее образ конт­ растно оттеняет в дальнейшем образ Зи ­ ны, через отношение Алексеича к этим двум женщинам мы ощущаем рост само­ го героя. Помнится нам странное стихотворение «Змея» . И в поэме появляется змея, то­ же, так с к а з а т ь /в качестве положитель­ ном. Но. здесь этот образ тоже использо­ ван реалистически: Тимофей в бреду вспоминает охотничье поверье, что если змею пропустить через ствол ружья, то ружье будет бить без промаха. Вновь возникает в поэме Париж, доро­ гой сердцу Н. Алексеева город, о кото­ ром он ничего не писал со времени сти­ хотворения «Твой отец был солдат ба­ тальона Марти» (1938 год). Охотничьи черты в образе Тимофея, о которых мы уже упоминали, еще боле.е одухотворяют его: Поклонился убийца тому, Кто стволы продувал, дымом вея. Не другому кому, а ему — Поклонился жандарм Тимофею. По-охотничьи он: бух да бух... У иного лишь щельканье плети... У него — бух да бух! — Сразу двух Тимофей по кокардам дуплетил. В поэме «Первая баррикада» Н. Алек­ сеев словно вдохнул в душу своей поэ­ зии всю свежесть восприятий раннего творчества, вновь обрел художническую смелость и изобретательность. Поэма начинается краткими, отрывоч­ ными эпизодами, в которых рисуется жизнь нищей деревушки на берегу реки Синей, возникает образ коренастого деда Андрея, промышлявшего на далеком бо­ лоте «корчеваньем коряжистых пней», происходит знакомство читателя с глав­ ным героем — крестьянским парнем Алексеичем, от имени которого идет все повествование. Очень зримо встает перед нами дед Андрей со всей своей многотрудной судь­ бой, хотя ему не посвящено и тридцати строчек. Это — голодный, простужен­ ный, полубольной богатырь. Ел он «кар- тошку-синёшку да щи, корни трав шли порой на потребу». А неизбывной силы в нем — множество. Воля бы его, так он — Повернул бы болото вверх дном, Кабы вручину ладную в руки. Умер дед Андрей, «корягу обняв, даже вздоха тоски не позволя». И вот мы начинаем воспринимать бо­ лото в широком, идейном смысле, как символ всей крестьянской жизни. Но если бы поэт ск а зал нам прямо: «Деда засосало, задушило болото помещичьей эксплуатации», — то это не произвело бы на нас ни малейшего впечатления. Эмоциональность идейного подтекста до-