Сибирские огни, 1957, № 1

Вижу, вижу! вдруг обрадовался Санька. — Она под кустом сидит. Да что за наваждение! — дедушка Илья не на шутку опешил. Где? — Вон она. Тоже мокрая от дождя, Анка, сжавшись в комочек, сидела под вы­ сокими мальвами, испуганно тараща черные юркие глаза. ■Я с вами хочу! — сказала она, собираясь заплакать. Впервые показалась она Саньке такой хорошей, что, наверное, не было в то время для него человека дороже. — Ишь, какая привязчивая! — бормотал дедушка Илья, когда Анка вновь догнала их и протянула Саньке венок из первых желтеньких цветов. — Бес с ним! Возьми себе! — всхлипывая, сказала она. — Я еще сплету. И без оглядки припустилась бежать к деревне, поблескивая пятками над зеленым лужком. * * * Русское родное приволье! Пашни, луга, перелески! То овражек пере­ сечет путь и встретится зыбкий мостик на нем, то болотце блеснет в сто­ ронке, то холмик появится. Все полого, медлительно, величаво. Ни черточ­ ки резкой, ни громкого звука! Как будто сама тишина поет песню про чи­ стое поле. И говорится в той песне о том, как под синим высоким небом полевою серой дорогой вдоль цветистых лугов неведомо куда тихо идут- бредут двое странников. Один из них с мешком за плечами, в лаптях, с бе­ резовой палкой в руке — большой, костистый старик Илья Степанович, другой налегке, в синей рубашке, коричневых штанишках, с венком на голове —• Санька, белоголовый барашек. Идут-бредут странники, и всяк занят своим: Санька, приложив руку к груди и воображая, что держит гармонь, издает губами звуки, похожие на какие-то «нырли-нырли-нырли-нырли!» На облупившемся и покрас­ невшем его носу и на щеках под глазами мелкие капельки пота. Хотя и пятки уже оттопал, но ему хорошо, спокойно за широкой спиной дедуш­ ки. Она дает тень, прикрывая Саньку от пылающих лучей солнца. Дед Илья дышит открытым ртом, положив кончик языка на нижнюю губу. Ему тяжело от зноя, от ноши и невеселых дум. Стоит и стоит перед глазами чужой дом, чужое окошко, под которым просил он нынче первую милостыню. Думал ли, что придется дожить до этого черного дня! Мороз по коже прошел, волосы на голове зашевелились и будто кто-то чужой, а не сам Илья Степанович постучал концом палки в наличник и произнес: — Подайте ради христа! И тут же услышал в ответ из глубины избы незлобные страшные слова: — Больно рожа толста!.. Отшатнулся от окна, как от бездны, исказилось лицо, свет помутил­ ся: «Господи, за что наказываешь?!» Словно совок горячих углей положили на ладонь, а не черствый кусок хлеба под другим окошком, в котором виднелся уголок большого гроба и тоненькая, как соломинка, горящая восковая свеча. — Помяни усопшего Осипа, — попросила молодая женщина с опухшим от слез лицом. — С войны хворым вернулся и преставился вот... Тяжко всплакнула она под конец, разноголосо отозвались ей ребя­ тишки, которыми, казалось, до отказа была набита изба...