Сибирские огни, 1957, № 1

нелегкая несет?» Толкаю локтем жену в бок, проснись, мол, а она толь­ ко всхрапнула в ответ. Делать нечего — иду, в бельишке прямо, на ско­ рую руку, босиком. «Кто там?»—«Я! Что ты, нечистый дух, не откры­ ваешь?!» Снова спрашиваю: «Кто ты?» А у самого уж волосы начинают шевелиться. «Да я,— отвечают,— не узнал, что ли?» Голос с жениной сестрой схож, летом умершей, а они не только разговором, но и собою сильно одна на другую походили. Дрожу, пятки примерзли, с места тронуться не в силах. «Кто?» — снова окликаю. «Черт, вот кто!» — от­ вечают цо ту сторону калитки голосом покойницы Марфы, свояченицы, значит, моей. Мать ты моя родная! Что делать? И не помню, как я в избе очутился. Зуб на зуб не попадает с перепугу. А голос теперь под окном слышится: «Герасим, отвори, что ли. Ведь заморозил насмерть!» «Сгинь, дьявольское наваждение!» — кричу благим матом. «Самому бы тебе сгинуть, коли родной жене погибели желаешь!» «Моя жена дома, на печке спит!» — переговариваюсь, а у самого сердце зашлось. Кото­ рая в самом деле жена-то? Или та, что на печке, или та, что на морозе? Зову ту, которая на печке: «Анна!» Молчит, спит. Отвечает та, которая под окошком: «Креста на тебе нет, закоченела я вся! Долго ли шутки шутить собираешься?» Хороши шутки, когда у меня помутнение в го­ лове! Обращаюсь к той, что под окном: «Коли ты это ты, то просунь руку промеж стены и косяка, да и сама отвори!» «Не могу, рука не пролазает, ты же вчера дощечку приколотил!» «Правда,— думаю,— приколотил». А все же сомнение берет. Отсылаю ее к соседу, мол, иди приведи Степана. При этих словах жандарм нетерпеливо заерзал на порожке, пере­ бил Герасима глуховатым от волнения голосом: — Так она и по-степанову могла... усопшая-то? — То-то и оно, что могла! — усмехнулся Дроздов и, приподняв голову, взглянул на сидевшего за столом Максима Ильича с хитринкой — мол, опять я опутал их! Нарочно помедлил, подойдя к камельку, до­ стал из него уголек, не спеша раскурил погасшую трубку. Все это время жандарм следил за ним немигающими глазами. — Ну, ну, дальше-то что? — сказал он, когда Герасим сел на преж­ нее место. — А дальше... постой, на чем я кончил? — На том, что дощечку приколотил,— подсказал Макароз, хоро­ шо понимая уловку Герасима. — Никак нет! — решительно возразил жандарм .— Про дощечку прежде было. Он, ее, нечистую силу, к соседу Степану отослал! — Верно,— подтвердил Дроздов и продолжал: — Степан явился не медля, знать о себе подает: «Открой, Герасим!» А я и ему: — Кто ты такой? — Степан. — Побожись! — Лопни мои глаза, если не я. — Не эдак, ты бога помяни! — советую ему. А он во зло вошел: — Иди ты к... со своим богом! Отопри, не то дверь выломаю! Д а как из ружья грохнет! Дробь будто горох по стене рассыпалась. Делать нечего, иду отворять. — Зря! — жандарм еще больше выпучил глаза и покачал головой. Максим Ильич, потирая высокий, крутой лоб, пытался прятать улыбку, Савостьянов повеселел и, может быть, в первый раз за долгий этапный путь забылся по-настоящему: его звонкий, хороший смех вдруг нарушил короткую паузу. Вслед за ним рассмеялись все, только ж ан­ дарм продолжал недоумевать, в чем дело. — Чем же кончилось? — спросил он.