Сибирские огни, 1957, № 1
вала, в сарае на гумешку падала, да ничего не вышло. Та девчонка, на верное, слово такое'знает... Дедушка Илья все больше теперь лежал на печи, думы думал да богу молился... — Ну, что, летать не мудрено, можно и летать,— прислушиваясь к детским разговорам, рассуждал он. — Да надо сперва грачиного мяса отведать. С мякины летать не станешь, а скоро вовсе наземь упа дешь. Вот давайте я наделаю вам волосянок, а вы ставьте их на грачиные гнезда. — Грачей грех есть,— возражала Анка,— они святые. — Понятно, грешно эту птицу истреблять, да умирать-то ведь неохота. А вы вон летать хотите. Вы ешьте, а я за вас богу помо люсь... Грачиный промысел наладился быстро. Грачей было в деревне уйма. Каждый день ловили по пятку, а то и больше, пока распуганные грачи не улетели куда-то. Пришлось взяться и за дворовых голубей, но на этот грех дети решились не скоро. Трудно было уговорить и дедушку Илью. — Подождите, надо подумать,— откладывал он со дня на день.— Может, бог вразумит на другое что. Наконец, согласился и сделал лучки со стрелами, так как силки под крышей ставить было трудно. Лучки согнул из черемухи. Натянул на них сыромятные ремешки, а в передние концы стрел вбил остро обточенные гвозди. — Как же я теперь перед господом богом отвечу? — сказал он, ког да Санька и Анка вооружились этим страшным оружием и пошли во двор охотиться на голубей. Двор толсто покрыт соломой, которая от времени сделалась серой. Под стропилами густо висела паутина, а там, где поливало дождем, — солома была белой от плесени. Тонкая перекладинка, с насохшим на ней ‘пометом, гнулась. По ней взад и вперед ходили, воркуя, сизогрудые го луби, некоторые, нахохлясь, кружились на месте, опустив голову и за крыв глаза. Кто знает, с каких пор они поселились здесь, из года в год увеличи вая семьи и беззаботно напевая свои песни. Даже первые стрелы, пущенные из луков, не обеспокоили их. He чувствуя опасности, птицы сладко ворковали, пока одна из них с торча щей в зобу стрелой не упала на гумешку. На крик ребят прибежал дед Илья. Роняя перья, голубь бился на свежей соломе, брызгая кровью. Измученный, он круто запрокинул перламутровую головку и жалобно запищал. — Грех-то какой, господи! — проговорил дед Илья, трясущимися ру ками поднимая голубя. Держа его в ладонях, он встал на колени, уронил на грудь свою голову, лицо его сморщилось. С тех пор ребятишки больше не охотились на голубей. А дед сидел на печи и выхаживал подстреленную птицу. Он поил ее изо рта водой и кормил жеваными лепешками. — Ожил голубь-то, ожил! — радостно сообщил он однажды.— Сам есть и пить стал. Вот денек-другой, а то и выпущу. Пусть летит куда знает! Но оживший голубь никуда не улетел. Он стал жить на прежнем месте. Увидев деда Илью на завалинке, голубь прилетал к нему и садил ся на плечо или на колени.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2