Сибирские огни, 1957, № 1
— Постой, черт! — отмахнул он от себя Мохова, кинувшегося к не му навстречу, и схватил в охапку Катерину, потом и Саньку тискал: тер его щеки колючим подбородком, смеялся, приговаривал: — Саня, родной мой! Вот не ждал. Как ты догадалась, Катерина, его захватить с собой? Вот молодчина. От отца пахло дегтем и махоркой. Саньке даже немного неудобно было, что его, такого большого, отец держит на руках и разговаривает с ним, как с маленьким. Огца отпустили из казармы в город. Ночевали у сестры Мохова. Д о поздна взрослые сидели за столом, пили чай, вполголоса разговаривали. Приходили какие-то люди и, поздоровавшись с Максимом Ильичом, быст ро уходили. К удивлению Саньки, тетя Люба, сестра Мохова, курила вместе с мужчинами и почему-то нисколько не сожалела, что отца взяли в солдаты. — Нам дают оружие, мы не должны отказываться от него. А что с ним делать, ты знаешь, Макаров! — говорила она, разгоняя рукой дым от папиросы. * * * Спали втроем на полу в маленькой, но удивительно теплой комнатке тети Любы, Санька лежал в средине. В одно ухо ему дышал отец, в дру гое — мамка Катерина. Две руки опоясали его тощее тело — сухая и тя желая — отца, мягкая и легкая — мамки Катерины. И все же нерадостно было на душе у мальчика. «Хитрые,— рассуждал он про себя, имея в ви ду Мохова и тетю Любу.— На войну посылают отца, шли бы сами!» — Ты, папа, не слушай их. Ну ее, войну-то. Домой поедем, ладно? Максим Ильич вздыхал, тер Санькину щеку колючей бородой: — А я ненадолго, сынок. Повоюю чуток и вернусь... Ой, как тоскливо сделалось Саньке на обратном пути из города в де ревню. А главное — ничегошеньки не понимал в происходившем. Почему все-таки отец не поехал с ними? Кто не пустил его? Разве может кто-ни будь распоряжаться им? Зол и на Мохова, который далеко провожал. Мамка Катерина пла чет, а он про какой-то колокольчик поет. — Дай-ка сюда! — Санька перебрался к передку саней, отнял у Мо хова вожжи и крикнул на Буланчика, подражая мамке Катерине: — Но, ты, мохноногий, пошевеливайся! Буланчик словно проснулся, навострил уши и припустился веселой рысцой. Что-то светлое, но короткое и быстрое, как молния, промелькнуло в голове Саньки и погасло, но и в этот короткий миг он все же успел загля нуть дальше, больше увидеть. Пусть потемнело вновь, пусть грустно от того, что в городе остался отец, но у Саньки в руках вожжи, и Буланчик признал в нем хозяина, покорился ему! Долго не зябли руки и нос. Бессильным был против Саньки колючий, морозный ветер. Мальчик сидел прямо, строго и зорко всматривался в дорогу, обозначенную вешками, покрикивая на Буланчика: — Но, но-о! Мохноногий! Да он и не признался, что озяб, наконец. Прежде чем доверить ло шадь Мохову, Санька остановил ее, сойдя, по-хозя^йски поправил Ьбрую, приласкал Буланчика, погладив его по теплым губам. * * * На другой день утром у Саньки поднялся жар. Назавтра стало еще хуже... Всю зиму провалялся он на печке.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2