Сибирские огни, 1957, № 1

троны. Вставал, поднимался обездоленный люд, такой же, как Горемыч­ ный, Гаврила Кривой, Клавдия Жукова. Грозный народ сметал барские именья, кулацкие хутора, и среди самых отважных — Максим и Кон­ стантин Дмитриевич. Продумав ^ночь напролет, Катерина наутро зашептала на ухо Санькег — Слушай, что я скажу тебе! Слушай... Замучен тяжелой не­ волей... Притих Санька, словно замер, только под ладонью мамки Катерины,, положенной на грудь, стучало его детское сердце — тук-тук, тук-тук. И чем дальше —■тем сильнее. Под конец скупая слезинка скатилась из уголка Санькиного глаза, обожгла щеку, растаяла на подушке. — Ты что, сынок?-— спросила она, довольная и гордая, тронув пальцем складочку между Санькиных, по-отцовски нахмуренных бровей. — Папку жалко,— ответил он, — спой мне про него, мамка! —• Я не знаю, сынок. — Не знаешь? — удивился Санька, •— тогда давай научу! Он подумал, потом откашлялся, запел чисто, звонко: Солнце всходит и заходит, А в тюрьме моей темно... Парнишка пел, а свесившиеся с печи две головы — деда Ильи и ба­ бушки Федосии — сокрушенно покачивались. Пел парнишка, а в трубе горестно завывал ветер... 11 . Гадание и песни В зимние долгие вечера усиленно искала Катерина пути к человече­ ским сердцам. К весне изба Ильи Степановича стала вторым местом пос­ ле церкви, куда приносились и горести и радости. Недаром Евграф Пар­ феныч говаривал: «Семь баб не погасят, а как Катерина плюхнет, так мигом потухнет!» Слово, сказанное Катериной, жило, не забывалось. Что бы ни случилось, скотинка или человек занедужит, парень ли же­ ниться задумает, понадобится ли прошение какое написать — к ней шли: «Присоветуй, помоги, Катеринушка!» И она помогала. Кому чем. Научилась даже гадать на плавленом воске и пророчила она всегда одно лишь хорошее... Чем же еще она мог­ ла унять боль, хоть на время облегчить страдания? Она гадала и пре­ дупреждала: — Гаданье —- обман. Сама я в него не верю! — Все равно погадай,— просили ее.— У тебя больно ловко выхо­ дит. Уважь, Катеринушка! Выпадали вечера, когда изба до краев наполнялась человеческим горем, и Саньке, как в угаре, становилось мучительно тошно... Вот высокая худая женщина с большими серыми глазами, в ко­ торых одновременно — и ужас и надежда, глядит на расплавленный воск, капающий с железной ложки в стакан с холодной водой. Она гадает на безнадежно больного чахоточного мужа. Рядом с женщиной, держась обеими руками за юбку матери, девоч­ ка лег трех, с большой головой и выпяченным животом. На руках — грудной ребенок. Он, надрываясь, кричит, что видно по его раскрытому рту и жилам, вздувшимся на голове и шее, но голоса его почти не слыш­ но. Он давно охрип и нисколько не мешает гаданию... Когда Катерина, вынув из воды кусок воска, подносит его к лампе,