Сибирские огни, 1957, № 1

На двадцать верст кругом знал он все скотские кладбища. В мороз и дождь обходил их, собирая рога и копыта. Услышит, в которой деревне лошадь или корова сдохла, — идет, разрывает падаль. Часа три сидит Горемычный в избе и жалуется Илье Степановичу и на бога, и на людей. Уходя, он снова крестится на угол. — Илья Степанович, врут или правду сказывают, что прогнал ты Максима? — Иди, иди с богом, — хмурится дед Илья. * * * В неделю раз приходила душевнобольная Феклуша — нищенка. Обычно болезненно тихая, она вдруг объявляла себя барыней. Ее глаза тускнели, на белых щеках появлялся багровый румянен, спина распрям­ лялась. Санька больше любил Феклушу вот такой. Она приходила с песнями, с необыкновенной прической огненно-ры- жых волос, украшенных полевыми цветами — если это было летом, или сосновыми ветками — зимой. Входя в избу, Феклуша не молилась, не садилась скромно у порога, а, высоко подобрав платье, кружилась по избе в дикой пляске, напевая: ...Купцы были, вино пили, А я разливала. Купцы в музыку играли, А я танцевала. Тру-ля, ля, тру-ля, ля. ...Но вот заявлялась Феклуша — сдержанная, тихая. Она тяжело опускалась на порог, медленно разматывала веревки лаптей красными дрожащими пальцами. — Прошло у тебя, Феклуша? — участливо спрашивала Катерина. — Прошло, бог милостив... — Глупа уж больно бываешь. — Так богу угодно, — тихо отвечала Феклуша, — грешна я перед ним... Она рассказывала про свои грехи, которые заключались в том, что родилась она в високосный год двадцать девятого февраля. Будто при­ шел к ней однажды, в день именин, черный человек, бросил на пол к ее ногам охапку сена и велел разобрать его. — С тех пор я и роюсь в этом сене. Вся жизнь моя спутанная... * $ * Держась за лавку, Санька мнет ногами лен. Бабушка у лежанки прядет. Жужжит веретено. Катерина, сидя на своей высокой деревянной кровати, штопает рубаху. Феклуша, сидя на краю печки, дремлет. Склонившись посреди пола над хомутом, Илья Степанович тянет в нос: - - Рождество твое... Христе боже на-а-ш... У всех постные лица, только мамка Катерина поглядывает озорно, в прищурку, и вдруг запевает высоко и чисто: Окрасился берег багрянцем, Где волны бушуют у скал. Поедем, красотка, кататься, Давно я тебя ожидал....