Сибирские огни, 1957, № 1

Горемычный унаследовал прозвище от своего родителя. До послед­ них дней жизни его отца также называли «Горемычный». И только после того, когда замерз Горемычный-старший и останки его были положены в гроб, явилась надобность заглянуть в церковную книгу, где было напи­ сано: «...Младенец Гавриил, рожденный от Акима Петровича, деревни Чуркино, Годуновской волости... уезда... губернии...» Кто знает, может быть, за весь свой век только два раза и был на­ зван Гаврила своим именем — в день крещения и в день предания земле. — Это черт, — сказал как-то Санька, указывая на Горемычного. — Что ты?! Не дело говоришь! — отозвалась бабушка. — Не всего же его бог в рай возьмет, а только душу, а она у него, может быть, под стать голубю сизому. — А у меня есть она?—спросил Санька. — Есть, — сказал дедушка. — Каждый имеет душу. У каждого она по-своему хороша. Только у одного она рядом, близко, а у другого на самом дне... Санька с печи наблюдал за Горемычным. Бабушка истопила печь, загребла жар. На столе появился огромный чугун с дымящейся кар­ тошкой. — Давайте, пока горячая. — Погреться пришел, что ли? — дедушка обращается к Горемыч­ ному, роясь в чугуне, подбирая поменьше и погнилее картошку для него. А он смотрит на чугун, и тонкие ноздри его расширяются. — Я — нет. Я спросить хотел, есть ли она на свете? — Правда, что ли? — Она самая. — В душе человека ищи. — А если и там нет?..' Он ест над шапкой. Покончив с едой, вытряхивает на ладонь крошки и шелуху и все это с ладони ссыпает в рот. — Благодарствуем! Деткам вашим — доброе здоровье, родителям вашим — царство небесное, пошли вам, господи, мира и согласия, отве­ ди, господи, руку недруга, порази, господи, врага и супостата. Не отнимая ото лба руку, Горемычный косит глаза на Илью Степа­ новича. — Живой Максим-то? — Живой. — Пошли ему, господи, доброго здоровья! Хороший он! Летось, ровно с человеком, поздоровался за руку и потужил со мной. — Все ли здоровы? — перебивает дедушка Илья. — Все, слава богу. Толь, что буди Дуняшка не выживет. Третий день лежит, есть не просит, горло распухло. — Прозябла? — Да нет — иглой подавилась. Намедни рубаху свою заставил ее латать, а она чихнула, глупая, не то кашлянула, ну и игла-то залетела в горлышко... Бабку Аксинью звал, она ей в рот рукой лазила и свечу со­ вала, рыгать рыгнула, а не помогло... Повез было ее ноне на салазках в волость к фельдшеру, ан кума Арефия встретил — тот отговорил. Все равно помрет, байт, напрасно тридцать верст прогоняешь, а в оба-то кон­ ца шестьдесят. У меня, байт, теленок в тем годе сдох подавился тоже. Бог с ней! Ведь посчитай, у меня их семь душ — и все девчонки, а кормить нечем. Избенка худая: на шестке вода мерзнет. Худо дело старуха помрет. Прихварывать больно часто стала... Не было у Горемычного всю жизнь ни земли, ни скотины. Промыш­ лял он тем, что из копыт и рогов делал гребенки и менял на хлеб, на кар­ тошку.