Сибирские огни, 1957, № 1

печки в темном углу зашмыгала носом Федосия Дементьевна, зашептала молитву. Она-то знала, о чем поведет разговор старик! — Так. вот, сынки, — начал Илья Степанович, подергивая плечом, — мы здесь с глазу на глаз да бог с нами. Пусть он судит, а не добрые люди. Ты, Максим, вот что, не мешай ни Андрею, ни мне. Смуту не вводи. Своей дорогой ступай, а мы своей. Нелегко было произнести ему эти слова: испарина выступила над сросшимися косматыми бровями, заблестела она и на кончике тупого с большими ноздрями носа. Трудно было ждать, пока что-нибудь ответит Максим. А тот и не торопился заговорить, словно не слышал отца. Не спе­ ша укладывал прядки Санькиных белых волос да грустно улыбался. Не своя судьба больше всего интересовала его. Она давно определи­ лась: хоть трудным и долгим путем, но идет он все же к светлой цели. Го­ рестно видеть, как запутался брат, как не на ту гору пытается вскараб­ каться одинокий путник — отец. Не знает он, что гора-то без конца и нача­ ла! Трудно старику, нет у него опоры. Равнодушно слушает его горячие молитвы неживой, извечно невнемлющий, незрячий бог, перед которым как жертвенник — чаша народного горя, по края наполненная слезами. Сегодня, не спеша, Максим прошелся из конца в конец деревни и уви­ дел все тех же золотушных с большими животами ребятишек, хмурых мужиков, увядающих без расцвета женщин. Заплатки на ветхой одежонке, из заплаток большинство изб-старух, покосившихся, сгорбившихся. Запла­ тами на поле выглядят и маленькие мужицкие наделы. Против своей избы ничком лежал на дерюге ровесник Максима — Никита Орехов и страшными словами ругал жену Василису. «Черноне­ мощной» называл ее. Василиса стояла рядом, тупо глядя в землю — ху­ дая, сутулая. Из белого платка, почти закрывающего все лицо, торчал во­ сковой покойничий нос. Словно на колу висело на ней домотканное хол­ щовое платье. А ведь когда-то у Вассы были синие-синие безмятежные глаза, песенницей была она, бойкая девушка, нравилась Максиму. — Говорят, ты, Никита, жену бьешь часто? — осуждающе спросил Максим, подсаживаясь к сверстнику. —- Часто? Скажешь тоже! Два дня уж как не трогал. — Совсем драться не надо. — Жисть заставляет... — А за что сейчас Вассу ругаешь? — Сам не знает, — коротко сказала женщина. — Знаю! — зло выкрикнул Никита и вновь ткнулся лицом в дерюгу. — Евграф Парфеиыч долг спрашивать приходил, а нет, мол, денег, так, говорит, отрабатывайте, — продолжала женщина. — А куда я пойду с такой-то рукой? Она показала отечную кисть правой руки с растопыренными в сторо­ ны пальцами. — Отчего это? —- спросил Максим, и Василиса потупилась вновь: — Он третьего дни поленом меня... по плечу... В избе у Никиты Орехова, кроме печки — грубо сколоченная скамей­ ка и старая бочка вместо стола. А на печке — трое чумазых детей — длин­ ношеих, большеголовых... По деревне мало ли таких семей?.. ...Ожидая, что скажет сын, Илья Степанович лучинкой что-то доста­ вал из щели меж досок стола, а по правде сказать, только делал вид, что достает. Удары сердца отдавались в висках. Только бы не испу­ гался Максим вынесенного отцом приговора, только бы упрашивать не стал. Не любит слабых Илья. Степанович. Но что же сын молчит? — Отец! — мягко, по-сыновьи, обратился Максим, и старческая ру­ ка с лучинкой задрожала осиновым листком на ветру.