Сибирские огни, 1957, № 1
Андрей только пожал плечами, всеми силами стараясь выразить удивление, обвел взглядом избу и увидел, что Максим и Гаврила смотрят на него безо всякого сочувстшя, а в глазах отца — злой укор: жену, мол, не обуздаешь! Пришлось снова пожать плечами: — Не пойму, что с ней случилось! — Чего тут, сударик, понимать! — скрывая злобу, очень кротко, очень мягко промолвил Илья Степанович, потому что в доме присутствовал по сторонний человек. А если бы его не было, вскипел бы старик: «Дурак ты, — сказал бы он, — сосулька навозная!» А глядишь, и подзатыльником угостил бы вдобавок. Где это видано, чтобы жена не «убоялась мужа свое го»! Об этом даже в божьем писании говорится! Вон как Никита Орехов лупит свою, почернела баба от кулаков, рот свело на сторону. Конечно, побои не одобряет Илья Степанович, никогда пальцем не трогал Федосию Дементьевну, но вот Катерине он страсть как желает хороших синяков под этими бесстыжими глазами. Глядишь, поменьше бы трясла подолом перед Максимом. Ан нет? Врешь, блудница! Старик видит, да только мол чит до поры до времени, сыновей боится столкнуть. Пусть уж разойдутся они по-хорошему в разные стороны. Молчал Илья Степанович, а на лбу жилы вздувались от напряжения, от дум. Видно, ничего не поделаешь с Максимом, распрощаться придется. В тюрьме сидел человек за глупости за свои, ссылку отбыл, пора бы осте пениться, а он все на своем стоит: не успел заявиться, — снова с Орловым якшаться начал. А тот давно у полиции на примете! И Андрей, он никак неспроста зачастил в деревню —- то на побывку, то по болезни. Это насчет Орлова узнать начальство посылает его. Да вряд ли у Андрейки-дурака что выйдет, Костьку в ступе не убьешь! К тому же и народ уважает Орлова, язык за зубами держит. Вот и приходский поп на исповеди Орловым интересовался, пытал Илью Степановича, мол, не слышал ли чего, не догадываешься ли о чем? Но Илья Степанович лишь в своих грехах каялся, совета просил, как по ступить с Максимом. По-первости и Андрея не одобрял, что в полицию пошел, народ-то косится за это на него, — потом махнул рукой: видно, уж ни на что другое не способен сын! И то сказать: пользы пока от Андрюшки—вроде от яловой коровы мо лока. Но ведь когда-то начнут ему жалование прибавлять, глядишь, в дом- то перепадет что-нибудь? Илья Степанович думал, а в душе поднималась буря. Ведь разве семья это? Брат против брата, сын против отца! Сноха—и та не пови нуется! «Вожжи распустил, Илья Степанович. Бери-ка их в обе руки покреп че да правь по-своему!» Вспотевший во время еды, Гаврила, наконец, отложил ложку, отер рот ладонью, поднялся. — Спасибо за харчи, Дементьевна. Побегу. Утром рано вставать при дется. Илья Степанович вслед за пастухом прошелся к двери, поплотнее при крыл ее, затем вернулся, сел к столу и сдвинул в сторону посуду еще силь ной волосатой рукой: — За стол садитесь, — сказал он властно, — разговаривать будем. Максим закрыл книгу и, подтянув за подол рубашки Саньку к себе, в задумчивости начал перебирать пальцами белые волосы сынишки. А тот настороженно косил глаза то на деда Илью, то на дядю Андрея. Катерина выглянула из-за перегородки с полотенцем через плечо, с еще не вымыты ми деревянными ложками в кулаке, напряженная, решительная. Где-то у
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2