Сибирские огни, 1957, № 1
оборот, жизнь ее до самых последних трагических дней была крайне неустрое- на, несмотря на ее ум, энерг.ию, незау рядную силу. Источником выработавших ся в ней специфических качеств, с одной стороны, является ее общественное поло жение в совокупности с нравственным и умственным ее развитием, с другой — время, так сказать, тон и характер сло жившихся общественных отношений. Виринея с ранних детских лет батрач ка. Вместе с матерью «в тяжелой работе жилились» у богатого родственника. Ви дела, как мать извелась в работе и в мо литве, как отец в поисках «праведной жизни» и «богова места» кончину себе нашел «в гиблом месте, в чужой сибир ской стороне». Оттого рано пробудилась в ней самостоятельность и в мыслях и в действиях. «С такой же страстью, с ка кой радевшие по богу маялись, против бога взлютовала». Читать научилась — читала романы и повести, но их тоже возненавидела: «я в их теперь и гля деть не хочу». А все оттого же, что «в книжках одно начитала, а нагляжусь на другое». Как подросла, сразу же от дяди убежала, в городе жила — время попусту не тратила — к людям пригля дывалась, думала, как лучше определить свою судьбу. Ясно, что самостоятель ность эта и ее внутренним силам позво лила развиться и окрепнуть. А тут еще время предгрозовое, неспокойное. Нача лась война, несправедливая, для народа трудная и бессмысленная, и дыхание ее ксснулось всех — даже в таких далеких и глухих деревушках, как Акгыровка.^ Могло ли все это бесследно пройти мимо Виринеи, никак не задеть ее? Ни в коем случае. Она вполне отчетливо ощу тила, что обычное течение жизни нару шено, поняла, что не вдруг и не сразу теперь все прийдет в норму, и стала еще более бесшабашно смелой, деятельной, дерзкой. Инстинкт, конечно, инстинктом, а социальное положение человека и усло вия определенного времени вырабатыва ют в нем качества, необходимые для дальнейшей интенсивной работы^ ума, для нравственного роста, для пробужде ния сознания своего человеческого до стоинства. Виринея рано заметила противоречие между тем, что люди говорят, пишут, проповедуют, и тем, как поступают на деле. И, заметив это, прониклась лютой ненавистью к лжи и фальши. Не умела добраться она до истинных причин, поро дивших ложь, кривду, лицемерие. Но на училась обнажать ложь с великолепным бесстрашием, страстно и гневно, без компромиссов, нередко с грубой и бес стыдной прямолинейностью. Разумеется, это тоже идет от ее индивидуальных ка честв человека сметливого и бесстрашно го, но в равной мере и еще от одного, так сказать всеобщего «качества» — терять Виринее нечего. Нет у нее ни чего, не то, что, например, у Анисьи — дом, хозяйство. Анисья — прямая противоположность. Виринее. Анисье во всем ощутимая ма териальная польза нужна, и потому ни как не может понять она Виринею. — Будто ты отроду не дурочка, а по-дурьи все делаешь... Гуляла бы с умом, достаток бы наживала, — сове тует Анисья. Не оттого ли, что не о достатке дума ла Виринея, а о человеческом достоин стве, правда, революция дошла до нее раньше, чем до других, не оттого ли правдивые, чистые, гуманные отношения людей ее особенно пленили, так четко различает она разницу между совестью народной и господской. — У черного народу совесть потвер дей господской. Жидка она у господ, са-а-всем жидка. Активно защищала Виринея свое че ловеческое достоинство, со всеми хотела, быть на равной ноге. Откуда же у нее это чувство собственного достоинства?' Родилось оно у нее инстинктивно? Нет, оттого, что всего своим трудом добилась, никому в ноги не кланялась, плодотворя щую свою силу видела. Все о ней гово рят в деревне, что «на работу здоровая», «на хозяйство сметливая», «работящая». Надо кому, охотно берут к себе в батрач ки — выгодно, даром куска не съест. Вот такого уважения, равенства, на стоящей ласки хотела она и в любви. Чем привлек ее «квелый», «гнилой» Васька, к которому она сама открыто убежала и жила с ним «невенчанная»?' Лаской, добротой, уважительным отно шением к ее самостоятельности. А ведь, в деревне издавно повелось: «Корове когда скажут: «Красну-ушка, Красну- шенька», аль лошадь с добавкой слова ласкового назовут, а жену — нет. Для работы взята, для роду, а не для ласко вости. И на работе скотину жалеют, а бабу — нет». Виринея протестовала про тив этого, веками складывавшегося обы чая. С другой стороны, она хорошо пони мала, что, если требуешь уважения к се бе, сам научись уважать людей, бережно к ним относиться. Старуха Макеиха, мать Васьки, специально приходила к ней, чтоб обидеть, чего она ей только не наговорила. Но Виринея не обиделась на нее, а только сказала, что жалко ей Ма- кеиху, и так богом обижена: сына гнило го «выродила». От Васьки тоже ушла не грубо, со словами честными и откровен ными. Хотела жить с тобой — сама при шла, теперь и жалко тебя — не могу, сил нет, над собой не вольна. А сколько в ней нерастраченного боль шого чувства любви к людям! Кто же не запомнит того места в повести, где она «ласкала детей несытым любовным взглядом и певучим хорошим голосом сказку сказывала...».
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2