Сибирские огни, 1957, № 1
Л. Сейфуллина хорошо знала кресть янские умонастроения и умела живо писать массу такой, какой она была в тот отрезок времени. Она передавала дух эпохи, когда писала «город деревню вертуном завертел», когда подчеркива ла, что «слова незнакомые гвоздили вя лую, годами жившую своим обиходным мысль» и «все старое на слом обрекли». И обо всем этом крестьянину надо было подумать: «Удар за ударом в башку, в башку, в башку! Тряси мозгами, дерев ня!». И деревня трясла мозгами, дума ла. Орала на сходах и митингах, действо вала. Как все это происходило, Л. Сей фуллина воспроизводила через колорит ный, образный, сочный диалог. Автор ские обобщения кратки и скупы и по характеру своему, по тону все в том же метком народном ключе, подчас в сказо вой форме, и это не нарушало цельности впечатления. Повествование начинается с изобра жения митинга в деревне Небесновке. Обстановка, как всюду, сложная и острая. В Небесновке много сектантов, людей грамотных, в вере своей крепких и давно уже сообща выкупивших землю. Слухи о том, что земля теперь «ничья» и что скоро отберут ее и поделят, вол нуют их и особенно богатых молокан. Они требуют на митинге разобраться не спеша, спокойно, с миром. Но деревню уже завертело. С фронта вернулись солдаты. Думы у них свои, новые, дерзкие. К тому же и не держат они их при себе, ничего не боятся. «— Богатому легче войти в царство небесное. На земле жиром наливаются, а помрут... Жиганов не выдержал. Зычным окри ком из толпы: — Клеплешь на священно писание! Там сказано бедному легче в рай... Софрон затряс круглой головой. Рас палился яростно, громче прежнего, буд то лоб разбить хотел, в толпу кричал: — Недосмотр в писании вышел! Бога тый человек богу угоден! Богатый му жик чистый, обходительный. С чего я псом кидаться стану, когда каждый пе редо мной шапку ломает. А бедному всяк по загривку. От этого в нем завсег да злость. Обязательно! Богатый с гос подами за ручку, всему обучен! А бед ный-то и молитвы по-матерному вывер тывает, потому что ничего не понимат. В писании сказано: не укради. Обяза тельно украдешь, как трескать нечего! В писании опять же: не убей. Обязатель но убьешь!.. Взревели небесновцы: — Эт-та хорошо! Значит, крадь, уби- ЕЭЙ! — Вот оно новое-то ученье! — По словам человека узнают! — Слыхали, как большевики-то! — Истинно, острожники у них коно воды! Заовражние свое. — Заткни хайло, толстопузый! — Кого убили? Кого нашински убили? — А следават! Бей их, чертей валь яжных! Старуха Митревна поняла, что спор на веру перешел. Дребезжащим выкри ком из толпы заовражеских: — В православной церкви святы да ры, а в ихнем, малоканском, чо? В шуме потонули слова. Задвигались руки, загудели, засипели, зазвенели раз ные голоса, все слилось в дикую музыку стихийно взметнувшегося рева. Софрон сначала кулаком по столу сту чал, потом табурет поднял. Сидением его по столу стал колотить. Затихли было, но прорвался надрывной крик Редьнина. — Наша власть! Будя! Они себя по- обихаживали! И опять стон, рычанье толпы, не при выкшей говорить, знавшей только вой и дикий гомон. Надвигались друг на дру га, грозили кулаками, толкали, теснили, давили. Близилось побоище». Так создавалось «индивидуальное» лицо деревенского схода, митинга, по боища или массового трудового усилия. Диалогический прием этот у Л. Сейфул- линой довольно однообразен, она почти не рисует толпу по ее внешнему виду, она передает ее общее настроение, её со стояние в данный момент. Однако через эти одиночные реплики мужиков и баб с замечательной точностью переданы и характеры их и основное в разногласиях собравшихся. Надо полагать, что подоб ные «споры» вспыхивали всюду, рево люция как раз и затрагивала самое глав ное — вопрос о земле. И хотя в этой сцене, как и во многих последующих, сход, массовое действие крестьян поэтически уподобляется дико му зверю, хотя и проскальзывают фразы из нереалистической прозы, вроде «дикая музыка стихийно взметнувшегося рева», подчеркивается и выделяется «стон, рычание толпы», «вой и дикий гомон», нередко кончающиеся побоищем, распра вой над людьми неповинными, тем не ме нее в изображении деревенских оходов и митингов, характеров их участников яв ственно проступает большая правда о времени и людях. У нас нет сомнения, что движущей пружиной этих «диких» сцен является скрытый или явный кон фликт между бедными и богатыми. Он движет сюжет повествования, определяет лицо каждого участника массовых сцен, наполняет произведение жизненными со ками — идеей непримиримости столк нувшихся в революции сил. Именно с образами зверя (а у некото рых писателей — ветра и метели) была связана так называемая поэтизация сти хийного начала революции. Наблюдения критики справедливы, но в преломлении
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2