Сибирские огни, 1957, № 1
Потом выяснилось, что права тракто риста — это так, между прочим, что он работал уже на шахте, отслужил в ар мии, был на одной великой стройке ка менщиком и что сейчас заканчивает тех никум. — А сколько вам лет? — спросил я. — Двадцать второй,— ответил Миша. По-разному живут люди: одному до вольно своего домика и огорода, а дру гому нужен целый мир. Еще я познакомился с Лешей Лефин- ским, тоже учащимся техникума. Ему было лет семнадцать, и он часто задавал мне такие, например, вопросы: «Сущест вует ли вечная любовь?» или: «Что та кое душевная аберрация?» У него очень большие темные глаза, в глубине кото рых таилось много еще нерешенных во просов: «А почему? А зачем?» Он тоже — тракторист и каменщик. У нас в вагоне было еще человек шестьдесят юношей и девушек. Я жадно приглядывался к ним. Иные мне нрави лись, другие нет, но, прожив с ними два месяца, я не увидел среди них ни одной фифы или поэмы, так часто встре чающихся в газетных фельетонах и в рассказах. Мне подумалось, что о фифах у нас пишут так много именно потому, что писать о них легко. В рассказах они красивы, хорошо одеваются, как прави ло, выходят замуж за профессоров или за директоров. Вполне возможно, что в больших городах фиф и поэм больше, чем у нас на периферии, но литератур ный труд и бумага, затрачиваемые на рассказы о них, были бы употреблены с большей пользой, если бы вместо них описывался бы кто-нибудь посерьезнее, например, такой бывалый молодой чело век, как Миша Юршин, который в 22 го да умеет многое делать и не боится ра боты — даже самой черновой. ...Торопливо постукивают колеса, а навстречу все плывет и плывет степь, и кажется, что ей нет конца, что наш эше лон затеряется в ней, как детская игрушка. Менялись станции и оркестры, встре чающие нас. Девушки сменили лыжные брюки, надетые в первые дни, на пестрые платьица. Появились туфли на высоком каблуке, шляпки, галстуки. Только песни звучали по-прежнему. И по-прежнему было очень весело, казалось, что вот ско ро-скоро начнется что-то очень интерес ное и важное. На станциях нас часто обгоняли эше лоны, нагруженные тракторами, комбай нами и еще какими-то невиданными ма шинами. Они шли и шли, их торопливое движение в одну сторону и тяжелое вы стукивание колес напоминало что-то дав но прошедшее, но очень знакомое. Да, ведь так же шли на фронт эшелоны тан ков, автомашин, орудий. Солдаты ехали в таких же вагонах, так же, как и мы, пели песни и бегали за кипятком. Зна чит, мы сейчас едем тоже как бы на пе редний край. Думалось, что наша моло дежь так жизнелюбива, так стойка имен но потому, что она воспитывается на пе редовых линиях разных фронтов... Мы узнали, что наш эшелон придет ночью в Абакан, откуда будем разъез жаться по совхозам. Все начали деловито укладываться, спать никто не собирался. Сидели у дверей. С темного неба мигали нам высокие звезды. Миша Юршин спросил меня: — А что вы будете делать там? — Как что? Работать. Ведь я же не турист. — Работать? В переносном смысле? Да? — Нет, в самом прямом, — сердито сказал я. — Зерно подрабатывать, гру зить. На прицеп к тебе пойду. — Понятно, — сказал Миша, улы баясь. Было ясно, что он ничего не понял. Не знаю, много ли журналистов видел Миша на своем веку, только, должно быть, он на самом деле не представлял себе жур налиста, работавшего «в прямом смыс ле». А мне хотелось поработать так же, как и тысячам моих сверстников. Как же поступать по-другому? Они будут ра ботать, а я, такой же здоровый и моло дой, стану опрашивать их, записывать свои впечатления в блокнот? Поэтому я взял с собой рукавицы, лыжные брюки и керзовые сапоги — ра бочий костюм целинников. Тайной меч той моей было поработать на комбайне, пожить в тракторной бригаде, спать в полевом вагончике или в соломенной копне. Однажды я услышал такое выраже ние: «Всякому своя шляпа». Я знал жур налистов, которые могли написать пре красный очерк, проведя с блокнотом в руках два часа на комбайне. А мне все становится ясным только после того, как, сняв галстук и шляпу, я брался за штурвал и работал с комбайнером с утра до вечера. Да, всякому своя шляпа... И правда — ночью мы приехали в Абакан, а рано утром машины везли нас по ровной, прямой дороге, среди беско нечных полей. Мы ехали час, другой, третий, а поля все тянулись, и не видно было им края. Поспевающая пшеница клонилась к земле. Она была бурая, тя желая. Мы попросили шоферов остано виться, соскочили с машин, сорвали ко лоски и обшелушили их. На ладонях остались ксепкие зернышки. Там, внутри этих зернышек, есть то, что надо челове ку, чтобы жить, трудиться, быть весе лым и .сильным. Приветствуем тебя и кланяемся тебе, маленькое всемогущее зернышко! Навстречу нам все плыли и плыли бу рые тяжелые волны безбрежных хлебов. Вдали показались красные крыши, белые стены домов — мы под’езжали к совхозу «Овцевод» — к «нашему сов хозу»!
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2